— За жену ты отдал деревню эльфам, — упрекнул князь.
— Эльфы тоже люди.
— Драная чухна, — буркнул князь.
— Ещё как драная, — подтвердил Щавель.
— Все деревни на севере их. Как ты думаешь, отвоюем?
— Надо будет, отвоюем, — сказал Щавель.
Помыслы князя взметнулись вверх по карте, к Ладожскому озеру, к северной войне. Прогнать эльфов, самому взять целиком водный путь, чтобы не заграждала чухна выход к шведам. Нет, сейчас не время. На пороге Железная Орда с паровозом и рельсами. На два фронта биться не хватит ни сил, ни средств.
— Семья-то как твоя? — переключился князь.
— Растёт. Трое сыновей, старшие женаты, живут своим домом.
— Дочки?
— До лешего. Кто их считает…
Князь подумал, нахмурился.
— Трое сыновей… Отчего старших не взял?
— Старшего на хозяйстве оставил, среднего в помощь и охотиться.
— Да, лучших кто отдаст, — рассудил князь. — А с младшим у тебя что?
— Дураком растёт.
— Ты привёл дурака?
— Жёлудь стрелок отменный, но счёт ведёт по пальцам. Как больше десяти, путается. И читает по слогам. А так парень справный.
— Так он грамотный?!
— У меня даже девки грамотные, — сказал Щавель.
— Должно быть, не зря ты деревню за эльфийскую жену отдал, — согласился князь.
— Твои как? Велик ли нынче гарем?
— Сто пятьдесят пять рыл.
— Это с приживалками?
— Без.
— Как светлейшая княгиня Улита?
— Оставляет меня без наследника, — с горечью молвил князь. — Девок мечет как икру, а парней ни одного.
— Ты, это, не сдавайся, — посоветовал Щавель.
— Наше дело — напор и тактика, — сказал князь. — Помнишь, как мы кремль брали?
— Да уж… Сапоги от крови промокли, аж ноги внутри были красные, — улыбнулся старый лучник.
— Давно это было… — вздохнул князь.
— Почитай, лет двадцать пять?
— Шесть, дорогой, двадцать шесть!
— Точно! Как время летит, — Щавель располовинил остатки метаксы, за разговорами друзья прикончили бутылку. — Молодые были, резвые…
— Ладно, потехе час, делу время, — князь поднялся и увлёк Щавеля к письменному столу, за которым огласил детальный план похода, и окончил речь так: — Вот тебе удостоверение, зайдёшь в канцелярию, там нарисуют портрет. Знаешь, где канцелярия?
— Помню.
— Племянник мой двоюродный, Иоанн, от тебя в восторге. Шустрый малый, на лету всё схватывает. Он увлекается летописанием, будет тебя расспрашивать о старых временах и боевом прошлом, посылай его чеканить шаг в лесную даль.
— Понимаю, князь, — усмехнулся Щавель в усы.
— До скорой встречи! Хотя — стоп. Вот тебе пропускной жетон. Завтра вечером празднуем отвальную, можешь прийти с сыном, познакомлю тебя с людьми.
— Кто отваливает?
— Ты. Послезавтра приводите в порядок снарягу, и на следующий день спозаранку отбываешь всем обозом на восток.
— Быстро ездишь, князь, — заметил Щавель.
— Напор и тактика, — назидательно сказал князь. — Напор и тактика.
Канцелярию Щавель отыскал без подсказки. Она никуда не переезжала, только расширилась неимоверно. Клерки показали художника. Щавель протянул пергамент, устроился на табурете, и художник несмываемым свинцовым карандашом набросал на удостоверении его портрет. Щавель глянул и подивился: вышел как живой. Рисовальщик точно ухватил выражение лица, прищур, наклон бровей — весь набор отличительных черт, придающих физиономии неповторимую индивидуальность.
Выправив грамоту, Щавель вернулся на постоялый двор. Смеркалось. По мостовым пустеющих улиц робко катили первые золотари, в бочках булькало добро. В трапезной Щавель взял крынку парного молока вечернего надоя, поднялся в нумера. Парни сразу пробудились, принюхались:
— Чем, батя, князь тебя потчевал?
— Метаксой.
— Должно быть, вкусна.
— А то! Она же греческая.
— В землях южнее Орды, — Альберт Калужский распеленался из кокона, сел на топчане, зевая и потягиваясь, — правит эмир бухарский. Его счастливые подданные регулярно пребывают в благородной бухаре. Лучшие умы того царства изобрели напиток, называемый айраном. Для того смешивают молоко коровье или кобылье с водой и крепят пустынной солью. Сей напиток айран утоляет похмельную жажду, ибо огонь спиритуса суть имеет бесовскую и окончательно загасить его возможно лишь молоком, как чистый огонь или Сварожича.
— Отчего же у нас такой айран не делают? — спросил Михан.
— Особенности потребления обусловлены культурными различиями, основанными на традициях, происходящих от национального менталитета.