А погони-то и не получилось. Джип исчез, словно растаял, рассосался в стылом предзимнем воздухе. На землю тихо, устало сеялся снег, и был он привычно серым, почти черным, самым обычным снегом Горняцка. Здесь никогда не видели иссиня-белого снега, словно еще по пути, в воздухе, пропитанном гарью труб, угольной пылью, выхлопами машин и копотью печек, он становился грязным и темным.
-- Вон там они тормознулись, -- неожиданно ткнул парень пальцем в сторону лесополосы и опустил ногу в кирзовой краге на асфальт.
Ирина не поверила ему. Следы всех шин казались ей одинаковыми, а две грязно-коричневые полоски, что уходили вправо от шоссе, к серым, костлявым деревьям, почему-то менее всех других походили на джиповские.
-- Железно, -- настаивал на своем парень. -- У них же "Гуд йиэр", классная штука. Таких в нашей дыре мало... Сходи -- зыркни, раз не веришь...
Скорее всего, он просто хотел от нее избавиться. Ирина тяжело слезла с уже нагретого сиденья и пошла прямо между двумя полосками по снегу. Она ничего не сказала парню, и он сразу пожалел, что связался с этой чокнутой в грязной бомжевской фуфайке. Если б не ее губы, сочные спелые губы, он бы, может, и не погнался за этим дурацким джипом, но теперь губы удалялись, и парень матюгнул сам себя за простоватость и стал менять кассету в плейере. Может, от того, что так он хоть не видел эти уходящие губы. Когда девчонка исчезла за деревьями, а в ушах истошно заорали "Фэйс ноу мо" о гробах и мертвецах, парень нажал на газ, и черный кентавр понесся прочь.
Грязные елочки следов, по которым ходко шла, почти бежала Ирина, уткнулись в холм в глубине лесополосы. От холма они тянулись влево, но здесь впервые Ирина увидела следы ног. Сначала их было много. Настолько много, что даже показалось, что вышедшие из машины хотели утрамбовать снег, хотя и непонятно зачем. Потом от холма к дальним тощим акациям потянулись лишь две цепочки: явно мужская и явно женская. А справа, навстречу им, шла еще одна, мужская.
Все так же не веря парню и внутренне усиливая это неверие в себе, Ирина все-таки решила пройти по следам обуви. У следующего холма, метрах в трехстах от остановившегося джипа ( если это, конечно, был он), следы оборвались, и только тут совершенно неожиданно для себя Ирина вдруг поняла, что не было никакого мужчины, шедшего тем двоим навстречу. Это возвращался тот, первый, мужчина. А женщина?
Одновременно с накатившим страхом Ирина вдруг заметила, что в замесе коричневой грязи от шагов что-то темнеет. Она опустилась на корточки, сгребла ребром ладони нападавший сверху на это пятно серый горняцкий снег и чуть не вскрикнула: спекшимся бурым сгустком на земле лежала кровь.
Ирина уже хотела бежать назад, к невидимому отсюда шоссе, к невидимому, но, может быть, ждущему ее парню и вдруг увидела, что стоит-то не возле обычного холмика, а искусственного, облепившего люк канализации. Зубы тут же застучали мелкой, страшной чечеткой. Озноб, ушедший куда-то далеко от нее, вернулся и трепал с такой силой, точно хотел наверстать упущенное за время отсутствия.
Непослушными руками она расчистила от снега люк. Срывая кожу с пальцев, потянула его за ржавый выступ. На люке в единой отливке чернели выпуклые буквы "Елецкая ИТК", и уже от одного того, что люк был изготовлен в колонии, изготовлен заключенными, Ирина еще сильнее поверила в то, что должна увидеть.
-- О-оля?! О-оленька?! -- спросила Ирина черноту колодца.
Она ответила молчанием.
-- О-о-о... -- начала она имя еще заунывнее, чем раньше, и осеклась.
Перед глазами серела скоба. Где-то внизу явно скрывались остальные.
Она спустилась в черноту, в шум от проносящихся по трубам потоков воды. Нащупав бетонный пол, спрыгнула на него. Вокруг лежала неоглядная ночь. С досадой Ирина подумала о зажигалке парня и тут же уловила чужой, отличающийся от шума воды звук где-то рядом. Это был звук жизни, и она шагнула на него.
-- А-а, -- стоном встретила ее тьма.
-- О... О... О-оля, -- еле выдавила она. -- Это ты?
-- У... ух-ходи, -- прохрипела тьма вроде бы знакомым и вроде бы незнакомым голосом. -- Он уб...бьет и тебя... Он...
-- Молчи... Молчи... У меня там, на шоссе, мотоцикл... Я отвезу тебя в больницу, -- пыталась Ирина нащупать подмышки Ольги, чтобы подтащить ее к скобам, к мутному, сочащемуся через люк свету.
-- С-сука... Он... в живот, а я... Не трог-гай... Мне больно, когда ты тащишь... Мне очень бо... бо-о-ольно...
Слезы щипали Ирины глаза, слезы, наверное, ослепили бы ее, но здесь, во тьме, она и так ничего не видела и оттого не вытирала их, и они бежали, бежали, бежали, солью обжигая губы.
-- Ну, потерпи... Ну, еще чуть-чуть, -- умоляла она Ольгу.
Когда Ирина уперлась спиной в скобы, и полумрак чуть размыл темноту с лица Ольги, Ирина даже почувствовала радость. Как будто уже то, что она вытащила ее из тьмы, означало, что Ольга спасена.
-- Еще немного, -- посмотрела вверх, на люк, сквозь который сеялся крупными хлопьями снег. -- Я сейчас сбегаю на шоссе. Там мотоциклист. Он тебя отвезет в больницу...
-- Стой! -- поймала ее за руку Ольга.
Холод ее пальцев ожег Ирино запястье. Такой же точно холод был лишь у металлических скоб.
-- Кранты мне, Ирк... кранты... Крови, гад, мно... много вытекло... Я... я по ногам чую: много... И бо... больно в животе... как ножовкой пилят... И пить, сильно пить хо... хочу, -- она открыла рот, и каждая упавшая на тяжелый, уже почти не подчиняющийся язык снежинка казалась глотком воды.
-- Я быстро...
-- По... поздно... Сдохну я...
-- Не говори так! Ты должна жить... Мне без тебя никак нельзя... Меня ж в колонии...
-- Что?.. Что в колонии?..
-- Меня... та убьет...
Ирина дышала на хрупкие пальчики Ольги, Ирина целовала их, но пальцы становились все холоднее и холоднее. Наверное, металлические скобы были уже теплее.
-- Не бо... не бойся, -- еле вышептала пересохшими, ставшими какими-то бумажными, чужими губами Ольга. -- Убить тебя должна была... я.
-- Ты?! -- отпрянула Ирина и больно ткнулась спиной в стальные ребра скоб. Взгляд искал подтверждения ошибки, подтверждения отказа от того, что она услышала, но лицо Ольги, восковое, бледное, больше похожее на голову мраморной статуи, чем на лицо живого человека, не выражало ничего.
-- Я... Я... Слон в муляве попросил, чтоб я тебя... чтоб сразу, как за колючку попадешь... Сло-о-он, -- ее, казалось бы, оледеневшие пальцы вдруг напряглись, обжали подрагивающие Ирины пальчики, -- Сло-о-он мне обещал, что если я тебя... то он на мне... женится, -- еле выдохнула она последнее слово и бессильно закрыла глаза.
-- Нет, не верю! -- упрямо произнесла Ирина. -- Ты успокаиваешь меня. Мурку убили наши. Убили ножницами нашего отряда.
-- Не-ет, -- упрямо повторила Ольга. -- Ножницы я украла после работы, в вашем це... цехе...
-- Оленька, милая, не умирай! -- вскинулась Ирина. Она все еще не верила Ольге. Она не хотела верить. Она возненавидела бы себя, если бы сейчас вдруг в это поверила. -- Я быстро! Только до трассы добегу!..
-- И плиту я... Сверху... Токо, гад, колено ободрала...
-- Не надо, не говори, -- умоляла Ирина, а память действительно подсказала: камера ДИЗО, вскакивающая с лежака за косметикой Ольга, ее ободранная коленка и какой-то смущенный взгляд.
-- И уб... убила бы... Убила... Как Мурку, с-стерву... Убила бы тебя, но... но ты оказалась не та...
-- Как не та? -- уже с ужасом спросила Ирина.
-- Не та... Не та, -- упрямо повторила заплетающимся языком Ольга. -В камере... ДИЗО... я тебя "прощупала"... Другая ты, не стукачка... как... как Слон писал... И это... накрасила ты меня классно... Я прям тащи-и-илась, -- простонала она долгим "и".
-- Зачем ты... так?.. Не надо...
-- А му... муляву свою я Спице в мартац за... зафундыбулила. Сло... Слон все равно пе... печатными буквами накалякал... И имени там мо... моего нету... Кранты теперь Спице, г-гадине вонючей!.. Наш подполковник все равно муляву на... найдет... Он ушлый...