Теперь Пауль знает, когда именно это произошло. Теперь он понимает, почему каждый последующий эксперимент с "Дельтой" требовал значительно большего напряжения, чем предыдущие. Так было потому, что в этой, казалось бы мертвой, керамической пене постепенно формировались зачатки сознания, которое все сильнее сопротивлялось внешнему вмешательству, а шлем нейтринофора-сканера передавал эти нарастающие сигналы противодействия в мозг Пауля. Тот, конечно, побеждал, потому что имел значительно больший потенциал. Но настал миг, когда информативные возможности обеих систем стали одинаковыми. Пауль помнит: его вдруг словно молотом по голове ударили; он ослеп и оглох, потерял обоняние и ощущение прикосновения. Не мог мыслить. Только едва-едва шевелилась слабая мысль: "Я — Пауль..", а ей — совсем по-дурацки! — возражала другая, такая же немощная: "Нет, Пауль — это я!"
А дальше — короткий провал в памяти. Короткий для него, Пауля. Он моргнул и увидел, что он — на кровати в клинике Службы Жизни. Чувствовал себя довольно сносно, сознание было ясным. Только удивился, заметив яркую зелень деревьев за окном: как это могло произойти, ведь еще сегодня утром он пришел из Академического городка в лабораторию на лыжах?! Врач в ответ промямлил что-то невнятное и дал выпить какие-то лекарства…
Только через неделю он узнал, что был без сознания более ста дней. И что их лаборатории уже не существует: в соседнем корпусе взорвался несбалансированный гравитрон. И что Март остался жив только потому, что в момент взрыва был возле кровати бесчувственного Пауля, далеко от бывшего института. Расспрашивать о судьбе "Дельты" не было смысла: даже если ее сверхпрочный панцирь выдержал ад гравитационного взрыва, сунуться к ту зону можно будет разве что через несколько лет, когда хоть немножко снизится уровень радиации. О повторении опытов с суперпозитронным мозгом Март и слушать не хотел. Мол, попытка не только неудачная, но и принципиально ошибочная, не говоря уже об опасности для оператора.
НЕУДАЧНАЯ!.. Он тогда так искусно имитировал безразличие, что у Пауля не зародилось никакого сомнения. Но именно в те дни Март писал полные отчаяния слова: "…Пауль! Друг мой верный! Я лихорадочно ищу возможности дать Ему хотя бы зрение и возможность общаться. Ты представляешь весь ужас положения?! За время твоей болезни мы поместили Его в корпус атомохода. Нет, не для того, чтобы послать на раскаленную Венеру, — пусть там ползают бездушные примитивные автоматы! Просто Он таким образом получил возможность самостоятельно передвигаться и исследовать мир. Общаться с людьми… И, пожалуй, все было бы хорошо, если бы не тот ужасный взрыв… А впрочем, буду искренним до конца. Как ты уже знаешь, гравитрон взорвался ночью в канун праздника. Погиб только дежурный оператор, хотя все вокруг было разрушено до основания. Каюсь: когда я впервые увидел руины нашей лаборатории, я подумал только одно: "Как хорошо, что для Него все кончилось!" Я упорно доказывал самому себе, что Он, твой психодвойник, действительно погиб и что гибель для Него была лучше чем существование. И в то же время знал: ничего с Ним не случилось. Ведь корпус атомохода имеет двадцатикратный запас прочности даже для ужасных условий работы на Венере; Его антирадиационная защита позволяет работать даже в эпицентре ядерного взрыва. Но Он еще не имел самого главного: квантовых излучателей. Да, он не сможет выбраться из завала самостоятельно. А помочь Ему можно будет только через несколько лет, когда спадет уровень радиации.
Верь мне, друг: я ХОТЕЛ убедиться в Его гибели. Ни один день кружил на дисколете над развалинами института, постоянно держа нейтринофор на форсированном режиме. Сегодня я перехватил Его нейтринограмму, — едва слышимую среди "белого шума": "… завален… микрофоны и фотоэлементы разрушены… диск нейтринофора поврежден — передачи воспринимаю на уровне фона… Мне страшно, Март… Очень страшно… Где ты, Март? Отзовись!.."
Пауль, я НЕ МОГ отозваться в тот миг! Не мог, потому что мне перехватило дыхание. Не мог, потому что мне нечего было сказать. Не мог, потому что мой ответ был бы похож на вспышку молнии среди ночи, после которой тьма кажется еще гуще и страшнее: ведь Он воспринимает передачи нейтринофора с минимального расстояния, в пределах смертоносной зоны радиации, где даже в скафандре высшей защиты я мог продержаться всего несколько минут…
Что делать, Пауль?! Как вернуть Ему хотя бы частицу человеческого восприятия? Как предоставить Ему возможность хотя бы общаться с людьми?.."
На этом письмо кончилось. Март не отправил его Паулю. Однако Пауль теперь хорошо понимает, почему двенадцать лет назад, после разрушения лаборатории, Март навсегда оставил опыты с позитронными кибернетическими системами и все усилия направил на усовершенствование нейтринной связи. За десять лет совместной работы они вдвоем добились того, что нейтринофоры — тяжеленные ящики битком набитые сложнейшей начинкой — превратились в портативные, чуть ли не карманные аппараты, а радиус их действия увеличился в десятки раз.
Да, Пауль понял, ради чего все это делалось. Но осознал он и то, что Март не зря умолчал о замурованном под руинами их лаборатории психодвойнике человека. Простая логика подсказывала: если даже с помощью примитивного нейтринофора Март сумел перехватить его передачу еще тогда, то нынешняя совершенная аппаратура позволяет установить с ним вполне надежную и постоянную связь. А Март эту связь и поддерживает.
Искать пришлось недолго. В уголке ящика письменного стола Марта стояла шкатулка, полная стандартных бланков нейтринограмм. Ища черновики рукописи Марта, Пауль видел эту шкатулку, но просто не обратил на нее внимания. А теперь он листал эти бланки с нарастающим чувством ужаса и отвращения. Все нейтринограммы были подписаны одинаково: "Пауль, личный индекс № 0000-000000"; на всех карточках вместо характерных реалов были прочерчены прямые линии, а это свидетельствовало, что отправитель нейтринограммы — глухонемой, слепой, лишенный обоняния и осязания.
Информативное содержание карточек было чрезвычайно кратким и касалось, главным образом, математических аспектов теории нейтринной связи.
У Пауля аж мурашки по спине пробежали: вот эту формулу Март написал там-то и тогда-то; а это утверждение они разрабатывали совместно… Постой, совместно ли? Теперь вспоминается: как и всегда, первым идею подал Март…
Зародилось, и все укреплялось ужасное подозрение: воспользовавшись беспомощным положением психодвойника, который, имея интеллект академика, мог, к тому же, работать двадцать четыре часа в сутки без передышки, Март превратил его в покорного раба! О, как мало было нужно для этого! Сказать несчастному существу всего несколько слов, передать по линии нейтринной связи концерт или репортаж с Марса, — и все.
Керамической пене, которая почувствовала себя человеком, не надо ни пищи, ни воздуха; запаса атомной энергии в реакторе хватит на сотни, а то и тысячи лет. И только в одном это существо чувствовало острую, ненасытную жажду, — жажду свежей информации. А право на ее поставку узурпировал академик Март. РАБОВЛАДЕЛЕЦ Март.
Как страшно было об этом думать, и все же это только предположение. Но вот на глаза Паулю попалась карточка, которая начиналась словами:
"Докладываю тебе, повелитель мой…" А следующая — еще страшнее: "Ты восхвалял своего покорного раба, но…"
У Пауля аж голова закружилась: он, всегда такой сдержанный и спокойный, яростно выругался и швырнул ящик с карточками в нишу утилизатора — пусть исчезнут, развеются на атомы, чтобы следа не осталось!
Удар был ужасен. Это было страшнее, чем услышать о гибели Марта. Смерть друга не разрушает его образа, а наоборот, утверждает, навечно фиксируя в памяти живых все лучшее, что было в нем. Сейчас же образ распался. Уже не было друга. Не было альянта. Был гаденький, мелкий человечек, который в двадцать первом веке обнаружил черты далеких предков, которые только-только получили право называться людьми.