Надевая туфли, Марьяна окончательно успокоилась. Уже уходя, она окинула взглядом прихожую… И тут заметила нечто такое, чего здесь быть никак не должно. На тумбочке тускло поблескивал узкий серебряный браслет с бирюзой. Тот самый.
Марьяна взяла его в руки — осторожно, будто боялась обжечься. Очень хотелось думать, что браслет просто похож на ее собственный, тот, что она потеряла той дождливой осенней ночью. Но это был тот самый браслет! Другого такого просто быть не может — вещь старинная… С ним еще была связана какая-то история, но бабушка так и не успела ее рассказать — или не захотела.
Марьяна перевернула браслет. Да, так и есть! Гравировка «люби и помни» виднелась на внутренней стороне вполне явственно. Она хотела было отбросить прочь эту нежданную находку, но тут произошло нечто странное — браслет как будто сам скользнул ей на запястье. Как она ни тянула, ни дергала — снять не получилось, застрял намертво. Марьяна чуть не заплакала от досады. С деловым стилем одежды это украшение никак не сочетается!
В конце концов она махнула рукой и пошла как есть.
Глава 3
«Вы приняты!»
Дождь шел почти всю ночь, но к утру ветер разогнал тучи и небо сияло яркой, праздничной синевой. Павел встал очень рано, долго собирался, чистил ботинки и повязывал галстук перед зеркалом.
Собой он остался недоволен. Собственная физиономия казалась бледной и помятой, как после бурно проведенной ночи, а выражение лица — каким-то жалким и не внушающим доверия. К тому же от волнения побрился он неудачно, и на щеке красовался кровоточащий порез.
— Да, хорош юрист, — бормотал он, в который раз пытаясь провести пробор и соорудить некое подобие аккуратной прически, — в суд придешь в таком виде — пожалуй, с обвиняемым перепутают!
Но стоило ему выйти на улицу, раздражение исчезло без следа — так хорош был пронзительно-ясный, безветренный осенний день. Павел не спеша дошел до метро, вдыхая прохладный и чистый воздух, полюбовался немного на деревья, гордо стоящие в золотой листве… Нырять в подземку, заполненную спешащими, суетящимися людьми, спрессованными, словно сельди в бочке, ему совершенно не хотелось.
— А скоро и не придется! — подумалось вдруг. Павел совершенно четко, как на экране телевизора, увидел себя совсем другим — уверенным, состоявшимся, в безукоризненно сидящем дорогом костюме за рулем сверкающей в лучах солнца новой иномарки…
Он потряс головой, и видение исчезло, зато неизвестно откуда появилась дурацкая уверенность, что теперь-то у него все будет хорошо.
Народу в вагоне, против ожидания, было не так уж много. Павел даже нашел свободное местечко, чтобы сесть. С жалостью смотрел на лица других пассажиров — кто-то еще спит на ходу, кто-то уткнулся в газету, подросток в мешковатых джинсах, прикрыв глаза, качает головой в такт музыке из наушников, а вот толстая тетка в видавшем виды необъятном плаще грязно-зеленого цвета, похожем на чехол для танков, с упоением читает любовный роман…
У всех — молодых и старых, дорого одетых и облаченных в затрапезного вида тряпки, на лицах застыло одинаковое выражение — печать усталости, вечной озабоченности и безразличия ко всему происходящему вокруг.
Только малыш лет четырех вертелся на руках у матери — то пытался заглянуть в окно, то встать на сиденье, то потрогать пальчиком блестящий поручень… Видно было, что этот маленький человек познает мир, как умеет, и ни секунды не намерен тратить на пассивное ожидание.
А вот маму, похоже, он совсем замучил. Наверное, в другое время лицо этой молодой женщины выглядит милым, но сейчас его исказила гримаса раздражения.
— Сиди смирно! — прикрикнула она. — Скоро приедем.
— Когда? — ребенок обернулся к матери. — Когда пиедем?
— Через полчаса.
— Так долго… — серо-голубые, почти прозрачные глаза ребенка округлились, светлые бровки поползли вверх.
Казалось, он вот-вот заплачет. Полчаса для него — это и вправду много!
Впервые в жизни Павел задумался — а сколько времени средний житель большого города проводит в общественном транспорте? Пожалуй, часа два в день, редко, меньше! И за всю жизнь набегает лет десять. За убийство меньше дают — если без отягчающих обстоятельств, конечно. А тут — люди себя доброй волей на такое обрекают…
— Станция Пушкинская! — прокаркал металлический голос из динамика.
Пора выходить. Павел поднялся с места, подхватил свой портфель и шагнул к дверям.