Прямо перед собой он увидел лицо сторожа, который днем так старательно чистил дорожки перед зданием.
После некоторого напряжения мысли Павел вспомнил, что за ужином изрядно перебрал «Хенесси». Видать, до своего номера он не добрался… Наверное, бродил по корпусу, да так и заснул прямо в холле на диванчике, уткнувшись в жесткий и неудобный валик.
Павел потряс головой, посмотрел на часы — ничего себе, половина двенадцатого! Чуть Новый год не проспал. Он с усилием приподнялся, сжимая ладонями виски. Голова ж ты моя, голова! Просто раскалывается.
— А остальные где? Разъехались? — спросил он непослушным, заплетающимся языком.
— Да какое там! — сторож только рукой махнул. — Ваши все празднуют… В сауне.
В кривой усмешке, на миг промелькнувшей на его худом желтом лице с уныло висящими усами, Павлу почудилось что-то нехорошее.
— Что-то вы опаздываете сегодня везде!
Вот еще не хватало, чтобы сторож мораль читал! «Тоже мне, тренер по тайм-менеджменту», — подумал Павел, но вслух сказал только:
— Да вот, опаздываю…
И зачем-то объяснил:
— Машина заглохла.
Он вспомнил пустынную дорогу, берег озера — и каменную глыбу, возле которой проторчал столько времени. Куда только смотрят дорожные службы? Он сел, пытаясь собраться с мыслями, и спросил:
— Что у вас каменюка эта торчит чуть ли не на дороге? Прямо на подъезде к пансионату?
Сторож отозвался охотно, как будто рад был случаю поговорить:
— Это перед самым поворотом что ли, у озера?
— Точно!
Сторож уселся на диванчик рядом с ним. Похоже, рассказ про камень намечается долгий… Павел уже и не рад был, что спросил, но прерывать почему-то духу не хватило. Проклятое воспитание! Приучили с детства, что старших перебивать невежливо, — вот и мучайся теперь.
— Этот камень особенный! Исторический, можно сказать. Местная достопримечательность.
В голосе рассказчика звучали почти былинные интонации. Видно было, что историю эту он повторял уже не раз и не два.
— Как это — исторический? Простой камень?
Павел спросил без особого любопытства, но польщенный вниманием старик устроился поудобнее и заговорил снова:
— Да не простой… Синь-камень называется. Тут у нас геологи были, говорят — лежит еще с ледниковых времен! Я ведь раньше учителем истории работал, здесь, в селе Извольском. Конечно, это название старое, при коммунистах был тут совхоз имени Второго интернационала, но ведь такое без пол-литра и не выговоришь! У нас и кружок краеведческий был, и музей. Это теперь в деревне школу закрыли — учиться некому стало. Из молодых кто в город подался, кто спился, кто помер… Остались полторы старухи да хромая коза.
Он грустно вздохнул, и его худые сгорбленные плечи, кажется, совсем поникли. Видно было, что человек этот очень тоскует по прежним временам, когда чувствовал себя нужным и востребованным, когда Извольское было крепким селом и в каждом доме подрастали детишки — будущие его ученики.
— А так-то — село наше старое, древнее, можно сказать. В Изборской летописи упоминается! Люди здесь селились еще раньше, до Киевской Руси. Меря да мурома, языческие племена, финно-угорского происхождения. Сейчас от них, конечно, не осталось ничего… Но точно известно, что камень этот они очень почитали. Даже праздник был особенный, в день летнего солнцеворота. Приходили к Синь-камню, молились ему, украшали лентами, игрища устраивали… И знаете, что интересно? Уже потом, после принятия христианства, этот обычай остался! На Ивана Купала собирались, хороводы водили, купались, конечно. Говорят, после таких праздников детишек по деревням прибывало много. Их «ляльками» звали. И теперь приходят люди — не только наши, деревенские, но и из Ярославля приезжают, из самой Москвы… Говорят, если желание загадать — помогает. Суеверие, конечно, но народ все равно едет!
Похоже, сторож-интеллигент разошелся не на шутку. Дай волю — до утра будет теперь говорить. Павел вовсе не жаждал приобщиться к древней и славной истории села Извольского, узнать все о его единственной достопримечательности и вникнуть в сущность языческих обрядов, сохранившихся чуть не до наших дней. Хотелось прекратить этот ненужный, пустой разговор немедленно.
— Не знаю, как там с желаниями, а торчит он там совсем некстати. Поворот-то опасный! Давно бы убрать его надо, камень этот, — сказал он.
Но краевед только рукой махнул.
— Да пробовали! Еще в семнадцатом веке дьякон Петр Богоявленский его в землю закопал, так что вы думаете — камень опять наружу выбрался! Потом, уже при Екатерине, хотели его в фундамент колокольни вмонтировать, что в Духовой слободе, — тоже не вышло. Везли зимой по льду, лед проломился, да утонул Синь-камень… А через семьдесят лет снова тут как тут! Уже потом, в тридцатых, когда эту дорогу строили, пытались динамитом взорвать — тоже никакого результата! Людей покалечило, а камню хоть бы что.