Долго ли это продолжалось, он не понял. Может быть — миг, а может — и вечность… Когда Павел снова смог осознавать себя, он стоял возле камня, упершись в него обеими руками, словно пытался сдвинуть с места, и на лице его застыла восторженно-идиотская улыбка. Уже темнело, и с неба сыпались крупные хлопья снега, но теперь он вовсе не беспокоился об этом. Он чувствовал, что сейчас ему действительно пора уходить, но так хотелось задержаться здесь, хотя бы ненадолго!
Улыбнулся, снял перчатку, погладил шершавую поверхность.
— Спасибо! Спасибо тебе.
И — как подарок, как награда! — откуда-то издалека ему послышался тоненький девичий голос. Он тихо напевал простую мелодию. Павел долго, напряженно вслушивался, пока, наконец, не смог разобрать слова:
Перед глазами как живое предстало лицо Марьяны Шатовой. И под ее чертами, как вода подо льдом, все яснее и яснее проступало совсем другое лицо, юное и нежное. Та девушка была похожа на нее, как родная сестра — может быть, не такая красивая и стильная, но… Если взрослой Марьяной можно было только восхищаться и любоваться на почтительном расстоянии, как законченным и почти совершенным произведением искусства, то в смешной девчонке было что-то особенное! Теплое, живое и очень привлекательное. Ей хотелось не любоваться, а просто быть рядом.
Так чего же он ждал столько времени? Вот дурак-то. Разве любовь — это то, чего нужно стыдиться?
Павел порылся в кармане, достал горсть мелких монет и положил их рядом с камнем.
Но этого показалось мало. Как будто на паперти копеечку кладешь — и требуешь за это спасения души… Не глядя он выгреб из бумажника все, что было, — рубли, доллары, разноцветные евро — положил их поверх мелочи и быстро пошел обратно к машине.
Назад он ехал не спеша. На душе было удивительно легко и спокойно, как давно уже не было… Может быть, с самого детства. Хотелось насладиться этим чувством, растянуть его как можно дольше.
Чем ближе подъезжал к Москве, тем чаще появлялись неприятные, тревожащие мысли — но теперь он думал вовсе не о злосчастном комбинате и не о том, как будет оправдываться на работе за «провальный» процесс. Все, что происходило с ним в последние месяцы, он видел совсем в ином свете, чем раньше, и собственная роль во всей этой мышиной возне теперь казалась куда какой неприглядной.
Еще со времен учебы Павел усвоил крепко: все в мире относительно, и задача хорошего юриста — вовсе не устанавливать истину, которой на самом деле не существует, а просто интерпретировать события сообразно ситуации и добиваться нужного для себя решения. Взять хотя бы легендарного адвоката Плевако, который умел так вывернуть любой факт, что присяжные готовы были рыдать в платочки и отпустить любого закоренелого преступника на все четыре стороны. Теперь, конечно, дело обстоит иначе и красноречием никого не проймешь — привыкли люди к любым словам, а уж профессиональные судьи — тем более, но все равно остается много возможностей, и чем лучше адвокат умеет их использовать, тем выше цена ему как профессионалу.
И все-таки… Может быть, и в самом деле есть на свете правда, которая одна на всех? И совесть, перед которой все равно придется отвечать? Павел вспомнил банкира, который вышел из тюрьмы при его непосредственном и весьма активном участии — и скривился от стыда. Ведь знал, чувствовал с самого начала, что клиент — и вправду убийца! Ну, сам он, конечно, не стрелял, не по чину уже, нанял специально обученного человека, который потом по неизвестной причине недолго зажился на свете… И еще много всякого должно быть на совести бывшего спортсмена, который в развеселые девяностые торговал спиртом «Рояль», а потом пробился в элиту бизнеса! Остается только догадываться, каким путем. И теперь гуляет, гад, на свободе!
А про комбинат этот злосчастный и говорить не приходится. Кто-то отхватит жирный кусок, а кто-то останется не у дел. Может, конечно, и прежний директор был не без греха, но все же худо-бедно работали люди, зарплату получали, а теперь куда они денутся? В лучшем случае — на биржу труда, а кто-то, не дай бог, и воровать пойдет.