- Ты стоишь у меня на пути, сверни с перекрестка, человек, - голос становится все более ясным, будто кто-то добавлял громкости.
Страх, наконец, находит свой выход. В хаотичных движениях, я тщетно пытаюсь снять машину с ручника. Тишина наполняется частыми одиночными всхлипами, принадлежащих мне самой. Руки дрожат, словно в припадке, а отвлекающие прежде звуки дождя исчезают совсем. Машина стоит на месте, а ручник отказывается возвращаться в горизонтальное положение, словно издеваясь.
- Пошла прочь! - на этот раз визг оглушает меня вслед за россыпью трещин, разошедшихся по лобовому стеклу.
По вискам ударяет гулкий ритм испуганного сердца, и я в конец теряюсь, пытаясь тронуться с места. Неожиданно температура в салоне падает на несколько делений ниже нуля, а изо рта исходит белый, полупрозрачный дымок. И в тоже мгновение я улавливаю запах жжённой резины. Понимание как-то запоздало накрывает меня с головой. Плевать на машину, плевать на вещи. Просто беги, беги как можно дальше отсюда. И я выскакиваю из салона автомобиля под проливной дождь, готовясь к тому как капли будут смывать всю эту чертовщину с моего лица.
В школе я занималась легкой атлетикой, но сейчас, когда балетки утопают в черноземе по щиколотку, а в лицо бьет упругий ливень, это занятие кажется абсолютно бесполезным. Буквально через несколько секунд позади меня раздается скрежет металла и обиженный вопль стоп-сигнала. Боясь обернутся, я продолжаю бежать в чернеющую мглу леса. Еще через какое-то время я слышу пронзительный визг, за которым следует взрыв. Мысль формируется мгновенно: моя серебристая «Мазда» взлетела на воздух. Но вместо жалости, есть ощущение, что мне повезло, ведь я могла оказать внутри машины.
Я бегу, забывая смотреть под ноги, спотыкаясь и падая в сырую жижу земли. Руки цепляются за оголенные ветви деревьев, а к горлу подступает тошнота. Мне думается, не будь я такой голодной и от происходящего меня давно вывернуло наизнанку. Лицо заливают ни то слезы, ни то дождь. Про дорогу и речи быть не может - я бегу, потому что адреналин стреляет по ушам настойчивым, хриплым голосом из приемника. Позвонить Белову. Плевать на секретутку, плевать на слухи, на инвесторов и прочую дрянь. Белов, если я сдохну под чертовой сосной - мой призрак будет скитаться за тобой всю твою жизнь. В голове пульсирует слишком много вопросов на которые мне откровенно плевать. Инстинкт самосохранения - единственное животворящее чувство, заставляющее привстать, когда ноги в очередной раз спотыкаются о незамеченную корягу.
И я не знаю, сколько продолжается этот безумный кросс. Все заканчивается тогда, когда сбивчивое дыхание переходит в задыхающийся хрип, а ноги заплетаются от усталости. Я опираюсь на шершавую поверхность дерева, жадно поглощая кислород. Только сейчас взгляд натыкается на стекающую по рукам алую жидкость, сочащейся из тонких порезов. Боль приходит чуть позже - тянущая и свежая, она на некоторое время окончательно дезориентирует меня. Волосы липнут к лицу, как и ткань светлого, промокшего насквозь сарафана, а дикое нежелание умирать продолжает греметь в висках быстрым, надрывающимся пульсом.
- Белов, - бросаю я, стараясь нарушить тишину.
Как-то скомкано получается. Я не говорила ему о чувствах, не желала хэппи-энда с белыми голубями, седой старостью и стаканом воды в руках моих внуков. Черт, я ведь даже не сказала, что люблю его. Не замечаю, как сползаю по шершавому дереву вниз и оказываюсь на коленях посреди темного, шумящего дождем и ветром, леса. Руки впиваются в волосы до легкой, отрезвляющей боли.
Какой-то идиотизм. Я испугалась голоса из радио. Машина, на которой я ездила уже пять лет, взорвалась. И все бы ничего, но страх продолжал наступать вспыхивающим чувством тревоги.
И не зря.
Резкая тупая боль, выбивающая все предыдущие мысли, расходится от темечка к вискам, ослепляя и дезориентируя меня окончательно. Удар точный и резкий. От неожиданности, я окончательно теряю равновесие. Пальцы пытаются нашарить источник боли в темноте, но прежде, чем я успеваю обернутся, на шею ложится тонкая линия удавки, которая заставляет приникнуть спиной к шершавой поверхности дерева. Тупой и бессмысленный вопрос «за что?» растворяется за ненадобностью. Ногти царапают кожу шеи, так и не разорвав шнур. Из горла вырывается булькающий хрип. Сбивчивое дыхание окончательно теряет свой ритм и я, словно рыба, жадно вдыхаю остатки кислорода прежде, чем это перейдет в надрывный хрип. Боль становится всепоглощающей. Дышать становится нечем. Остатки мыслей растворяются в чем-то вязком и бессмысленном.