- Спорю на кровь единорога - наемники Салазара.
Он толкает меня вперед, к огромной винтовой лестнице, спускающейся в темноту подвала. Взгляд с трудом нашаривает ступени под ногами, но все же я делаю шаг. Сердце в груди борется с адреналином, с каждым новым ударом ускоряя свой бег. Пульс картечью ломается в висках, пока глаза в приступах паники пытаются привыкнуть к темноте и увидеть тот самый свет в конце тоннеля. Это должно было закончиться.
- Почему они напали? - мой голос похож на визг.
- Они живут по законам наемников - у них главное правило: воруй и забирай то, что плохо лежит.
Глаза застилает плотная стена пыли, когда ноги пружинят от склизкой поверхности подвала. Запах сырости и гниения смешивался с незнакомым приторно-сладким ароматом от которого глаза начинает разъедать слезами. Гид в мир странных, навеянных наркозом образов, толкает меня, когда ноги подгибаются на очередном витиеватом пролете.
Несколько метров. Шаг. Еще один.
Нога утопает в яме, и я незамедлительно теряю равновесие. Моя неуклюжесть всегда была визитной карточкой, на которую охотно велись особо извращенные кадры в виде Белова. Боль хлыстом проходится по лицу, когда я проезжаю подбородком по скользкому днищу катакомб. Когда я пытаюсь привстать, Бельфагор уже оказывается рядом, выхватывая меня под руки.
- Защитить я тебя не смогу, - орет он, толкая в спину чем-то шероховатым. - До ближайшего города мили три. Не останавливайся и беги, пока не упрешься в люк. Беги по тропе к трактиру.
Он сует мне в руки какой-то сверток.
- Отдашь это распорядителю. Ты его сразу узнаешь - седой, с шрамом во все лицо. Скажешь - долг уплачен, он все поймет.
Позади нас раздается вой, который рябью отскакивает от стен. Кровь в жилах стынет на манер любого фильма ужасов. На волчий или собачий скулеж - это похоже мало. Больше напоминает будто по ржавому металлу прошлись не менее ржавым наконечником ножа.
- В трактире ни с кем кроме распорядителя не говори. Сними комнату и жди моего хозяина. Он придет за тобой.
Вой повторяется, но на этот раз помимо него слышны всхлипы воды под чьими-то массивными лапами. Проводник оглядывается опасливо, обнажая из холщового свертка поблескивающую сталь. Сердце трепыхается в груди, будто издеваясь, отсчитывая последние удары. Дважды за день. Умереть дважды за день это уже перебор. Слезы непроизвольно катятся по лицу, смывая остатки трезвости ума.
- Представься Ведой, - он встряхивает меня за плечи. - Запомнила, смертная? Слышишь? Повтори!
Остервенело встряхивает. Будто тряпичную куклу с отвисшими конечностями. Взгляд беспомощно утыкается в сверкающие алые рубины, что были у Бельфагора вместо глаз. Но повторить я не успеваю. Над головой пролетает полыхающий снаряд, а зеленый гид в последнюю секунду отталкивает меня в сторону. Замечаю, как стрела тонет в булькающей жиже, которая обтягивала ноги по щиколотку.
Отлично, теперь стрелы. Дальше что? Драконы?
Ответить на этот риторический вопрос не успеваю, выстрел повторяется. И я бегу. Бегу с препятствиями, как умею, проклиная свое решение пойти вместо легкой атлетики в школе на класс по фортепиано. И как эти клавишные могли спасти мне жизнь сейчас? В условиях поехавшей головы, которая с каждой минутой приносила все больше неприятностей? Приходится смаргивать слезы, которые лились теперь больше от страха нежели от выедающего глаза запаха. Ноги проваливаются в жижу каждые несколько метров, заставляя оступаться и падать навзничь, но лучшей мотивацией для меня становятся вопли, раздающиеся за спиной. Вспоминаются слова Белова, когда тот в очередной раз вышел из районного полумарафона победителем: «если есть ради чего бежать - побежишь».
Тогда я проиграла ему спор - минет во время онлайн-конференции совета директоров. Сейчас - проигрывала собственному разбушевавшемуся сознанию. У Белова хотя бы фантазия с очерком пошлости, а у меня? Что-то из психотерапевтического учебника, явно.
Три мили.
Представить, что такое три мили в пустом коллекторе, который наполнился лязганьем металла и чьим-то разрывающим глотку лаем, крайне сложно. Как и представить, что в такой ситуации вообще возможно не сойти с ума от страха окончательно. Бурый язык пламени, задевает подол ситцевого платья, а затем я слышу знакомое шипение. Мат сливается с рокотом тоннелей, а руки неумело сбивают полыхающий огонек.
Но оказалось, три мили - это не так уж много. Не в моей ситуации.
Глаза натыкаются на тупик. Сперва, не найдя выхода, паника выскальзывает из груди отчаянным всхлипом. Руки шарят в полутьме натыкаясь только на холодные, липкие стены коллектора, не находя своего спасительного рычага. Но потом глаза натыкаются на хлипкие, рваные просветы меж брусочных складок. Дверь. Пальцы лишаются наращенных ногтей в долги секунды, а отрезвляюще холодная боль ударяет по конечностям.