Да только что. На нашей памяти. Ближайшей памяти.
Почему же кому-то еще все хочется, хочется, хочется вернуться туда?..
Помню, получив все эти документы, я позвонил Леониду Андреевичу, чтобы узнать, да как же оказались у него в руках все эти доносы?
После освобождения я пришел в суд и попросил показать мое уголовное дело. Там где-то посовещались - и дали. И я стал все эти письма перефотографировать.
Тайно, что ли? - помню, предположил я.
Да нет, открыто... Они же не дорожат своими людьми, - услышал я в ответ.
Пытаясь в этой главе найти ответ, почему же, почему с такой легкостью люди соглашались пойти на службу к НИМ, я искал самые различные объяснения.
Может быть, в истории Васильева заключен еще один ответ на эти "почему?". Да потому! Потому, что так было принято. Так было - нормально, естественно, как нормально и естественно плясать на свадьбах и плакать на похоронах.
Так жили. Так, казалось тогда, и надо было жить.
Человек определяет течение времени? Или время - жизнь человека?..
Но все-таки... Но все-таки...
"Надо... Надо... Надо..."
"Не могу... Не могу... Не могу..."
Нет, не надо говорить о том, что выбор этот легкий, и потому естественен для человека. Ох, если бы было все так, какой бы простой и красивой оказалась наша жизнь! Но это - когда не столкнешься, когда не прижмет, когда не припечатают к стенке...
Я не говорю о том, что сегодня этот выбор совсем уж безболезненный. Но тогда, в эпоху откровенной доносительской идеологии?
Только можно представить, как приходилось человеку.
Потому я жадно ловил в историях, которые прочитал или услышал (особенно из того времени), как все-таки удавалось не сломаться, выдержать, выжить.
Доктор технических наук, профессор заочного политеха Герман Устинович Шпиро позвонил, а потом пришел в редакцию.
- Я родился в 1913 году, то есть, как вы догадываетесь, человек уже немолодой. Рос в более или менее благополучной семье... Один мой дядя жил в Омске - его арестовали, и он исчез. Следом, в 1936 году, арестовали, уже в Москве, еще одного дядю. И через месяцев семь мне позвонили...
- Оттуда?
- Да, с Лубянки... Сказали, что задерживают жену дяди, мою тетю, и попросили, чтобы я принял их детей на воспитание. Мальчику было лет десять, а девочке - года четыре. Я приехал, написал расписку и забрал детей... Я их воспитал. Мальчик стал известным искусствоведом. Рудницкий... Слышали такую фамилию?
- Кажется, слышал...
- Да, так вот...
- Ну а что случилось с вами?
- Для этого я пришел к вам, чтобы рассказать, как же было тогда...
Этот рассказ Германа Устиновича до сих пор хранится у меня на диктофонной кассете.
"У меня все было более или менее в порядке, хотя в течение десятков лет в шкафу хранились запакованные теплые вещи, на случай ареста. Я хорошо понимал, что у нас в стране происходит, и потому был очень осторожен во всех разговорах... Так все шло тихо-мирно до 1940 года. А где-то осенью 40-го - я тогда работал инженером в "Метропроекте" - мне позвонили, и я услышал:
Герман Устинович, моя фамилия Петров... Я приехал с Севера... В журнале мне попалась ваша статья по расчету шахт, и мне очень бы хотелось с вами встретиться.
Я предложил ему приехать ко мне на работу. Он ответил, что лучше встретиться у него в гостинице, так как он очень плохо знает Москву. Не мог бы я приехать к нему?
Я согласился и после работы отправился в "Балчуг".
Повторяю, жизнь научила меня осторожности, и потому у администратора я уточнил, на самом ли деле в 525-м номере проживает Петров? Мне подтвердили: да, проживает. Я поднялся.
Петров оказался приятным человеком лет сорока. Он сказал, что занимается проблемами прочности шахт там у них на Севере и потому хотел бы со мной проконсультироваться... Мы поговорили немного об этом, а потом он начал говорить совсем о другом:
Вы знаете, как у нас шло раскулачивание? Сотни стариков, женщин, детей умирали от голода...
Я насторожился, ответил что-то вроде того, думали ли эти кулаки о своих батраках...
Говорил, скрепя сердцем, так как отлично обо всем знал, но понимал, что отвечать должен именно так.
Потом он сказал: как можно строить метро в Ленинграде, когда каждый знает, что там валуны.
Строительство ленинградского метро тогда почему-то держалось в секрете, и я насторожился... Были и другие такие же вопросы.
Когда он позвонил и заказал обед в номер, то принесли поднос, где было накрыто на двоих, хотя он и не сказал, что в номере было двое.
Мы расстались, и я пообещал Петрову принести расчеты, которые он попросил сделать...
Снова мы встретились через два дня, и он мне заплатил за расчеты триста рублей - большие по тем временам деньги, но, в принципе, заслуженные: расчетчиком, повторяю, я был очень квалифицированным. Я написал расписку в получении денег...
Петров, помню, пригласил меня в ресторан - я категорически отказался, сказав, что не любитель ходить по ресторанам. И мы распрощались.
Прошло три дня. Ко мне подходит начальник отдела кадров и говорит, что меня срочно вызывают в управление Метростроя. Срочно, немедленно... Вышел на улицу, оглянулся - и увидел, что начальник отдела кадров стоит на пороге и смотрит мне вслед...
Рабочий день в Метрострое уже заканчивался.
На лестнице меня ждали двое. Показали удостоверения и провели в какую-то комнатку на третьем этаже.
- Знаете этого человека? - показывают мне фотографию Петрова. "Знаю..." - "Кто это?" - "Он представился Петровым. Сказал, что с Севера. Несколько дней назад я консультировал его". А они мне: "Вы знали, что он французский шпион?" "Откуда?.." - удивился я. "Так вот, - объяснили мне, он - шпион. Мы его задержали. Он дал показания, что получил от вас ряд ценных сведений, в частности о том, что в Ленинграде строится метро, и что он приезжал в Москву для того, чтобы наладить с вами связь. А ваш адрес дал ему ваш дядя, который недавно приезжал в СССР". Я рассказал, как мы встретились, но сказал, что я ничего не говорил о метро, так как сам не знал, строится ли оно в Ленинграде или нет. А они: "И все-таки вы виноваты перед нашей страной". Я ответил, как тогда было положено, что понимаю свою вину и постараюсь ее искупить честным трудом. Но они мне: этого мало, надо, чтобы я на них работал. "Если это так надо, то добивайтесь моего перевода к вам", - ответил я. "Нет, - ответили они и откровенно заявили: - Вы должны работать на нас секретно". Я ответил категоричным отказом... Они: "Подумайте. Вы же знаете, что мы можем сделать с вами все что угодно...". "Знаю", - вздохнул я.