Тебе, дедушка, я хочу написать несколько слов о твоем письме в ЦК. Если ты действительно по ознакомлении с материалами дела пришел к выводу, что я в чем-то преступил закон, твое безусловное право об этом говорить и писать. Но если ты пишешь о моей "вине" исключительно в надежде на снисхождение, то унижаешься ты совершенно напрасно, поскольку абсолютно никаких шансов на смягчение наказания нет и быть не может.
Барашево, 21. 01. 1984г."
"... Описание моего дня рождения прочел с огромным удовольствием. Коллекция коньяка, собранная в течение десятилетия, не каждому попадает в руки - известно, что коньяк хранить труднее, чем самые скоропортящиеся продукты.
Интерес к Петру I мне также понятен. Эпоха петровских реформ - одна из редких в истории "развилок", то есть таких периодов, когда общество, разумеется, неосознанно и стихийно выбирает свою судьбу, когда оба варианта развития достаточно реальны и сравнительно малозначимые факторы определяют, по какому именно пути пойдет страна. От одной такой развилки до другой лежат, как правило, века однозначно детерминированного эволюционного развития. Хочу просить, коль скоро речь зашла об истории, навести справку о В. Розанове, в каком городе он родился, где жил в молодости и когда работал над трактатом "О понимании".
Барашево, 01. 04. 1984 г."
"Единственно достойная внимания новость за последнее время - это ремонт в нашем бараке. Красили заново пол и стены, белили потолки. Кровати пришлось из барака вынести на три дня. Старики разместились на это время в помещении столовой, а мы блаженствовали три ночи на свежем воздухе. Погода установилась по-настоящему летняя, даже жаркая, ночью на улице очень тепло (в бараке, к сожалению, душновато). Я невольно вспомнил бесконечно далекие счастливые дни, когда я в последний раз ночевал на свежем воздухе, в саду, и тех людей, которые были со мной тогда. Думаю, что они тоже не забыли того времени. Верю, что все это вернется, хотя прекрасно понимаю, что бесконечность, отделяющая меня от человеческого будущего, не в пример шире той, что пролегла между моим человеческим прошлым и этими тремя днями воспоминаний - воспоминаний не столько интеллектуальных, сколько чувственных. Звезды над головой, легкое дуновение ночного, на грани тепла и прохлады, ветерка, даже составление планов эвакуации на случай ночного дождя - за каждой мелочью тянется пленительно-горькая цепочка воспоминаний.
Очень тронут тем, что 8 июня друзья навестили вас. Казалось, странный повод для торжества, но ведь это не только день моего ареста, но и день моего грядущего освобождения. Кроме того, это повод не только для меня еще раз подумать, правильно ли выбран путь и хватит ли сил пройти его до конца. На оба этих вопроса отвечаю: "Да!!!" (число восклицательных знаков с годами растет). Что касается опасений относительно увеличения срока, то они совершенно неосновательны. Однако если уж речь у нас об этом зашла, хочу еще раз объяснить: моя позиция в том или ином вопросе, мое поведение в той или иной конкретной ситуации определялись до сих пор и, смею надеяться, будут определяться и в будущем исключительно принципиальными соображениями. Конъюнктуру я твердо намерен игнорировать.
Барашево, 30. 07. 1984г."
"...Не может быть у вас каких-либо основании для того, чтобы чувствовать себя неловко, вспоминая обо мне. Самое главное преимущество здоровье тридцатилетнего мужика с лихвой перевешивает те искусственные блага, которые цивилизация может предложить вам, да и кому бы то ни были, говоря по чести, я каждый раз просто на целый день выхожу из привычного для меня бодрого состояния духа, когда вспоминаю, какие вас ожидают испытания по пути в Барашево Барашево, 26. 10. 1984г."
"По исходным данным письма вы уже поняли, что пишу я вам из тюрьмы в г. Чистополе. Я прибыл сюда 8 февраля с. г. и теперь еще раз могу, основываясь на опыте последних трех недель, подтвердить: не так страшен черт, как его малюют...
Вчера начал перечитывать "Братьев Карамазовых". За шесть лет, прошедших с тех пор, как я прочел этот роман, я приобрел тот минимум жизненного опыта и, не сочтите за хвастовство, ту особенность понимания истинных мотивов поступков окружающих меня людей, которые помогают мне ныне преодолеть примитивнейшую и вместе с тем убедительную интерпретацию образов романа, усиленно навязанную критикой. Не могу удержаться от желания напомнить слова автора об Алеше из первой книги романа: "Прибавьте, что он был юноша отчасти уже нашего, последнего времени, то есть честный по природе своей, требующий правды, ищущий ее и верующий в нее, а уверовав, требующий немедленного участия в ней всею силою души своей, с непременным желанием хотя бы во всем пожертвовать для этого подвига, даже жизнью. Хотя, к несчастью, не понимают эти юноши, что жертва жизни есть, может быть, самая легкая из всех жертв во множестве таких случаев и что пожертвовать, например, из своей кипучей юностью жизни пять-шесть лет на трудное, тяжелое учение, на науку хотя бы, для того только, чтобы удесятерить в себе силы для служения той же правде и тому же подвигу, который излюбил и который предложил себе совершить, - такая жертва сплошь да рядом для многих из них почти совсем не по силам". Только здесь можно понять всю точность, точность провидческую этих строк.