Он правил страной уже шестнадцать лет — феноменально долгий срок в истории Оттоманской империи. Обычно султаны умирали после нескольких лет правления — от яда или кинжала, но чаще всего задушенные тетивой от лука.
Ямина поняла, что Михри хотела произвести на нее впечатление своим богатством и своей удачей.
Они вышли на резной балкон, и Михри показала ей центральный зал дворца, окруженный куполом с массивными золотыми колоннами.
Окна были обрамлены гирляндами и фестонами в стиле эпохи Возрождения; стены расписаны фресками, которые казались банальными по сравнению с оформлением древнего, величественного Сераля.
По всему дворцу в изобилии имелось цветное стекло, огромные светящиеся подставки для ламп красного, зеленого и синего цвета, вазы, инкрустированные кофейные столики.
Очевидно, султан питал слабость к зеркалам невероятных размеров и канделябрам из цветного стекла, ярко расписанным потолкам и громоздким креслам европейского типа.
Однако некоторые мозаики были весьма изысканными, а резной, с замысловатыми узорами, мрамор отличался неописуемой красотой.
Больше всего Ямину поразила невероятная роскошь, которая казалась просто возмутительной, когда она вспоминала бедность простых турок, виденных ею на базаре и на окраинах города.
Она удивилась таким совершенно ненужным вещам, как серебряные совки для мусора или пуговицы из настоящих бриллиантов, пришитые к современным, модным кожаным ботинкам — их привозили из Парижа, чтобы удовлетворить страсть гарема к западному шику.
Были здесь также зонтики с золотыми спицами, усеянными сапфирами; кофейные чашки, вырезанные из цельного изумруда, и жесткие от золотой вышивки полотенца для рук.
На диванах лежали тканные золотом покрывала, отороченные собольим мехом. Шторы завязывались нитями жемчуга.
Ни одна фаворитка никогда не появлялась перед султаном два раза в одной и той же одежде, и, какими бы непозволительными ни были расходы любимых наложниц султана, счета за их пышные украшения никогда не оспаривались.
Ямину заинтересовала роскошь туалетов с мраморными стенами и фонтанчиками.
Ей рассказали, что у султана была ванна из яшмы с золотыми и серебряными трубами; стены благоухали розовым маслом, мускусом и ароматическими смолами, а в курильницах беспрестанно дымились дорогие благовония.
Но вскоре ее интерес ко всем этим диковинным вещам начал угасать, и Ямине стало казаться, словно стены надвигаются на нее и вот-вот ее сдавят, и она не сможет больше дышать.
— Как же я смогу убежать отсюда? — спросила она Михри, когда им удалось поговорить один на один, что случалось крайне редко.
Михри пожала плечами.
— Не знаю, — ответила она. — Сахин говорит мне, что вас могли арестовать как шпионку.
— Верно. Ходили слухи, что начнутся обыски в каждом доме, — сказала Ямина, — и я боялась не только за себя, но и за Хамида.
Она не стала рассказывать Михри о той кошмарной сцене, свидетельницей которой стала на базаре. Она чувствовала, что просто не сможет говорить об этом.
Но вскоре Ямина поймала себя на том, что каждое мгновение думает о побеге из гарема и понимает, что на это все меньше и меньше надежды.
Она не могла избавиться от ощущения, что за ней наблюдают из каждого темного угла.
Глухонемые рабы вызывали у нее невыразимый ужас. Было в них что-то жуткое, когда они сновали по коридорам в огромного размера туфлях.
Были там и карлики, которые скакали перед султаном, развлекая его, в то время как все обитатели гарема смотрели на них с резных балконов. Но Ямина не находила в этом ничего веселого.
Зато всегда-кто-то исподтишка крался по дворцу.
Все бесшумно ступали босыми ногами или в расшитых драгоценными камнями туфлях, и, когда Ямина была одна, эти приглушенные шаги заставляли ее вздрагивать от страха.
Она чувствовала, что даже у Михри иногда сдают нервы. В этом полном интриг дворце на каждом шагу подстерегали невообразимые, скрытые опасности.
Кто мог быть уверен в том, что в приготовленный из сахара и фиалок шербет не подмешали яда? Что, когда вы шагаете по узкому коридору, вам в спину не вонзят усыпанный самоцветами кинжал?
Глоток кофе мог стать глотком смерти, а тончайший платок соперницы мог содержать смертоносный яд.
Один мужчина и так много женщин. Одна фаворитка и так много ревнивых, завистливых глаз; так много сердец, испепеляемых ненавистью.
Однажды вечером, когда Михри в сотый раз показывала Ямине свои драгоценности — сверкающие на солнце бриллианты, рубины и изумруды, — она тихо, произнесла:
— Нам нужно продумать план вашего побега.
Ямина тут же насторожилась.
— Зачем?
— Потому, — ответила Михри, — что вам небезопасно оставаться здесь дальше.
— Но почему? Почему? — удивилась Ямина.
На мгновение она подумала, не оскорбила ли чем-нибудь султана.
Она ни разу не видела его, но уже успела узнать, что ему достаточно лишь произнести роковую фразу: «Пусть она умрет», — и приговор обитательнице гарема вынесен.
Одна из старших и озлобленных обитательниц гарема, которой так и не удалось привлечь внимание султана, смакуя подробности, рассказала Ямине, что предыдущий правитель от скуки приказал умертвить весь свой гарем.
— Он хотел видеть вокруг себя новые лица!
Эта женщина была родом из Персии. С самого начала она пыталась запугать Ямину, вынуждая ее всегда быть начеку.
— Как их убили? — поинтересовалась Ямина, зная, что именно это от нее и ожидалось.
— Обычным способом, — ответила персиянка. — Им к ногам привязали груз, затем их зашили в мешки и бросили в Босфор.
На ее лице появилась неприятная улыбка, а затем она продолжила:
— Говорят, однажды их увидел ныряльщик — они стояли на дне, покачиваясь в волнах. Мертвые, они все равно двигались!
Ямина почувствовала, что ее начинает бить дрожь — не только от самой истории, но и от манеры, в которой она была рассказана.
Она поняла, что женщины, которым было больше нечем заняться, культивировали в себе ненависть к тем, кому повезло больше.
Теперь она задумалась, а вдруг кто-нибудь из чистого злорадства сообщил султану, что она не та, за кого себя выдает. Ямина вопросительно уставилась на Михри, когда та сообщила:
— Может, я и ошибаюсь, но у меня есть предчувствие, что его высочество Кизляр Ага заинтересовался вами.
— Черный евнух? — воскликнула Ямина. — Что ты имеешь в виду? Почему он мной заинтересовался? Он что-то заподозрил?
— Гораздо хуже! — ответила Михри.
Она подвинулась еще ближе к Ямине и прошептала:
— Он может попросить вас для своего собственного гарема!
— Я ничего не понимаю!
— Здесь дело в тщеславии евнухов, — объяснила Михри. — Они не мужчины, но ведут себя так, словно таковыми являются. Имея своих собственных женщин-рабынь, как и их господин, они ощущают власть и могущество. У Кизляр Аги большой гарем. Ходят слухи, что он постоянно стегает их хлыстом из кожи гиппопотама и наказывает своих рабов за малейшие провинности, а иногда и вообще просто так, без всякого повода.
— Не могу в это поверить! — воскликнула Ямина.
— Это правда! — сказала Михри. — И, я думаю, он хочет обладать вами, вовсе не из-за вашей красоты, а потому, что он считает вас моей сестрой!
— Я… я… все равно не понимаю! — заикаясь, произнесла Ямина.
— По его мнению, я добилась слишком большой власти над его повелителем, — ответила Михри. — Черные евнухи всегда боятся, что у женщин будет больше власти, чем у них самих. Поэтому, чтобы следить за мной, он замышляет взять вас в свой гарем!
Сама эта мысль показалась Ямине такой жуткой, что ей хотелось закричать. И все же она знала, что должна сохранять самообладание и не показывать свой страх ни Михри, ни кому-либо другому.
— Я придумаю, что можно будет сделать, — сказала Михри. — Он еще не скоро попросит забрать вас, но здесь лучше быть в полной готовности заранее. Быть застигнутым врасплох здесь смерти подобно!