Кибре задержал взгляд на усмешке Экаддона, затем покачал головой.
— Мне стоило убить тебя давным–давно, — сказал он.
— Тебе стоило попытаться, — сказал Экаддон. — Тогда нам хотя бы не пришлось вести этот разговор.
Оба они застыли без движения. Экаддон продолжал усмехаться, темные запавшие глаза Кибре смотрели, не мигая.
Потом Вдоводел рассмеялся со звуком, подобным выстрелу, и с ворчанием сервомоторов наполовину отвернулся, качая головой.
— Клянусь кровью, ты умеешь вызвать к себе неприязнь, — сказал он.
Экаддон наклонил голову.
— Один из моих талантов. Но ты пришел сюда, чтобы выяснить, встану ли я рядом с тобой, если ты, Малогарст и Аксиманд решите разорвать легион на части. Если тебе по–прежнему нужен ответ, вот он: мне плевать. Плевать, прав Малогарст или ты, согласится Аксиманд, или нет. Мне плевать. Это твой бой, не мой.
— Как раньше на Хтонии?
Экаддон пожал плечами.
— Да, именно так.
— Но если до этого дойдет — ты будешь с нами или с Кривым?
— Я буду там, где был всегда — с самим собой и с Луперкалем, — ответил Экаддон, покачав головой. — Но ты, брат… Если ты решишь, что все, кто не с тобой — против тебя, у тебя останется еще меньше друзей, чем есть сейчас.
Кибре приподнял подбородок.
— Малогарст утверждает, что он помогает Магистру Войны, что его планы и колдовство необходимы, — эти слова не заставят тебя задуматься, какой из путей стоит поддерживать?
Теперь настала очередь Экаддона смеяться.
— Ты же меня знаешь, Фальк.
— Капитан Кибре, — прорычал он, но затем кивнул. — Впрочем, да, знаю. Просто хочу убедиться, что это так и останется. Ты всегда был хорошим солдатом, Калус.
Фальк Кибре развернулся и зашагал прочь; гул и скрежет его брони растворились в тенях. Экаддон смотрел, как капитан Юстаэринцев уходит, а потом повернулся обратно к пустому кругу тренировочной арены.
Он повел плечами, чувствуя, как расслабляются мышцы.
— Повторить предыдущие параметры тренировки, — приказал он и услышал, как сервиторы–контроллеры защелкали в ответ. — Увеличить агрессивность боевых сервиторов до максимума.
— Принято, — отозвался сервитор–контроллер. Экаддон перебросил нож из руки в руку. Кибре всегда был умен, но прямолинеен. Он принял ответ Экаддона, но даже не подумал задать на самом деле важный вопрос.
Пятнадцать боевых сервиторов загромыхали вперед. Взревели цепные клинки, поднялись силовые плети и поршневые копья.
Вопрос был не в том, что Экаддон считал правильным, или кого считал правым. Его это не заботило. Вопрос был в том, кто сможет дать ему то, что он хочет?
— Активация, — прорычал он, и сервиторы бросились вперед.
Оркус был поруганным миром.
Он никогда не был красив. Некогда над большей частью его лесов клубились облака. В морях и океанах плескались угрюмые воды цвета отравленного вина. Лед покрывал его полюса, простирая свою холодную хватку резких ветров к горным хребтам в более низких широтах. Люди–колонисты обнаружили этот мир в одну из бесчисленных эпох Долгой Ночи. Оркус не был добр к своим приемным детям. От поколений, пытавшихся вести жизнь на его поверхности, остались лишь крохотные горстки человеческих существ, пребывающих в постоянном страхе перед чем–то неясным. Когда Великий Крестовый поход нашел их, итераторам удалось установить, что измученные, одетые в шерсть люди верили, будто живут на краю царства мертвых, будто они прокляты.
Они были правы, конечно же. Глядя на поверхность Оркус, встающую перед ними, Лайак задумался: остановились ли хоть раз несшие Имперскую Истину, чтобы спросить себя: не видят ли те, которых они пытаются «просвятить», истину? Оркус был миром, расположенным на окраине иного царства.
Теперь он лежал в небесах, словно расколотый череп на поле сражения забытых богов. Континентальные пожары содрали леса с его поверхности. Термические заряды обратили ледяные шапки в пар. Клубящиеся облака серого пепла стали его погребальным саваном. Только горы остались прежними, когтями впиваясь в пронизанный молниями мрак. Орбитальные станции кольцом окружали Оркус, а корабли медлительно скользили в пропыленном космическом пространстве планеты, принося воинов–пилигримов на съедение ее темной пасти.
— Был ли в сожжении этого места иной смысл, помимо ритуального посвящения? — спросил Лайак, глядя, как серые вихри атмосферы Оркуса мчались навстречу их опускающемуся челноку. — Повелитель, — добавил он.