Это были Оракулы Пепельной Святой. Все до одного были священными прорицателями, чтившими Благословенную Госпожу и читавшими в потоках варпа. Они пользовались покровительством примарха и ценились почти столь же высоко, как Потерянная Святая Пантеона. Мало кто из Легиона хоть раз видел Плачущих, как называли их некоторые. Лайак никогда не встречал их сам и думал о них, как о потакании сентиментальности. Теперь он осознал, что ошибался.
Десятеро в алом поклонились, когда Лоргар подошел к ним. Любые другие смертные простерлись бы на коленях, прижав лица к мокрым камням платформы. Эти же просто опустили головы на три удара сердца, а следом подняли их вновь.
— Ваше святейшество, — прозвучал голос одного из десятки. Для ушей Лайака голос казался женским, однако надтреснутым и разбавленным обертонами, от которых начинали пылать защитные знаки, выгравированные на изнанке его брони. — Вашим появлением дышала кровь умирающих, и ваша воля записана огнями шторма.
— Благоприятные знамения, — сказал Лоргар.
— Знамения благие и недобрые одинаковы перед ликом вечности.
Лоргар едва заметно улыбнулся.
— В точности так, — сказал он. — Я не узнаю твоего голоса. С кем я говорю?
Фигура не ответила, но повернула голову под капюшоном к Лайаку. Тот напрягся.
— Вы взяли с собой своего пустого человека, — сказала она.
Лайак почувствовал, как жалят железные крючки его маски, и как удлиняются серебряные клыки, будто у хищника, оскалившегося на соперника.
— Он будет моим попутчиком, когда я перешагну порог.
— Чего вы ищете? — спросила облаченная в капюшон, вновь посмотрев на Лоргара.
— Я ищу моего потерянного брата. Я ищу ангела невоздержанности, что когда–то был Фулгримом.
Десятеро одетых в алое зашипели, закачали головами под красным бархатом. Перед глазами Лайака вокруг них вспыхнули ауры, мерцающие серым смятением и синим страхом. Некоторые воздели руки. Лайак мельком различил тонкие пальцы и бумажно–белую кожу.
— Избранник Совершенства…, — проговорила самая высокая из фигур. Его голос был высоким и резким, точно звук соприкосновения осколков стекла. — Пройти по такому пути… Даже ступить на него…
— Я знаю, что лишь немногие способны перенести подобное путешествие. Вот почему я и взял только нескольких. Я тоже читал предзнаменования. Мне понадобится проводник.
— Конечно же, лорд Аврелиан, — произнесла та, что заговорила с ними первой, и подняла руки, сбрасывая капюшон. Голова под ним была выбрита начисто; черты оказались юными, женскими, не испорченными шрамами. Сделанные сажей татуировки окружали ее глаза и струились по щекам, точно неровные дорожки слез. Сами же глаза были мутно–белыми. Сила пылала сквозь них. Лайак осознал, что она слепа.
Двое некоторое время разглядывали друг друга.
— Я не знаю тебя, — произнес Лоргар, и Лайаку показалось, что в голосе примарха сражаются сомнение и уверенность.
— Как можете даже Вы знать каждого, кто служит вашей воле? — произнесла слепая. — Я зовусь Актеей. Я — оракул этих дверей. Я пройду с вами и буду вашим проводником.
У Лайака возникло чувство, что Лоргар собирался поспорить с этим, но спустя мгновение он кивнул.
— Мы благословлены.
— Возможно, — сказала Актея. — Это не начертано.
Пертурабо следил за потоками холодных данных из сердца «Железной Крови». Вокруг него с потолка свисали экраны. Тактическая информация прокручивалась по ним бесконечным каскадом. Эти дисплеи были не из тех, что преобразовывали детали в карты и графики; это были необработанные данные со всего флота под командованием «Железной Крови». Показатели двигателей, готовность заряда орудий, погрешности позиций, статус экипажа — всё это проходило по экранам в необработанном виде. Пертурабо уже час впитывал эту информацию, при этом шевелились только его глаза. Время от времени расположение экранов менялось, но Повелитель Железа в центре их оставался недвижим. Автоматы его Железного Круга выстроились около него неровным кольцом. Зеленые лучи сенсоров вспыхивали в их глазах, непрестанно сканируя окружение.