— Этот шторм… — начал было Аргонис.
— Не шторм. — Повелитель Железа указал на навигаторов. — Те, кто смотрел в Черный Окулус, могут видеть спокойный путь через шторма. Они могут видеть всё, но сейчас что–то ослепило их, эмиссар.
Вольк вдруг понял, что навигаторы перестали кричать. Он слышал глухой стук и шипение, исходившее от трубок и механизмов, подключенных к их клеткам. Где–то вдалеке продолжали завывать корабельные сирены.
— Что их ослепило? — спросил Аргонис.
— Дети лихорадки… — выдохнул один из навигаторов. — Дети лихорадки…
А следом за ним все навигаторы обратились к этим словам, со стонами повторяя их снова и снова.
— Дети лихорадки, дети лихорадки, дети лихорадки, дети лихорадки…
Вольк вздрогнул — прямой канал связи с командными системами «Железной Крови» обрушил на его глаза и уши поток данных. Его сердца забились быстрее, и дыхание замерло в легких.
— Господин, системы ауспекса показывают множественные сигналы двигателей, — сказал Вольк. — Боевые корабли. Они зарядили орудия. Они передают сигналы вызова… — Вольк остановился.
— Дети лихорадки… — прошипели навигаторы.
— Кто они такие?
Пертурабо, вероятно, каким–то образом получил ту же самую информацию, хотя Вольк и не знал, как именно. Повелитель Железа смотрел на Аргониса, не двигаясь. Ни единый мускул не шевелился на его лице. Орудийные системы на его руках затихли.
— Они говорят, что принадлежат к Шестнадцатому легиону, — сказал Вольк. — Говорят, что они — из Сынов Гора.
VII
— Все входы заперты, — сказала Сота—Нул. Малогарст кивнул, показывая, что услышал ее, и продолжил раскладывать на полу предметы, которые принес с собой. Линзы глаз техноведьмы сузились, фокусируясь на предметах.
— Запертые или нет, никакие двери не удержат наших братьев, стоит им понять, что ты здесь, — заметил Экаддон.
Капитан снял шлем и наблюдал за Малогарстом; его глаза холодно блеснули, когда их взгляд упал на атам и покрытую надписями серебряную монету.
— В таком случае, очень удобно, что вы оба будете следить за такой возможностью и отвлечете их, если возникнут подозрения.
Малогарст опустил взгляд на ритуальные инструменты. Их было сравнительно немного для столь важного обряда: серебряный кинжал–атам; монета; мешочек из человеческой кожи, наполненный пеплом сожженных костей; глаз еще живого человека, плавающий в колбе, содержащей смесь крови с маслом; красные комочки благовоний в небольшой железной курильнице; и, наконец, блестящая черная глиняная чаша. Всё было в точности так, как сказал ему Лайак и как подтвердили его собственные изыскания.
— Что ты собираешься предпринять/сделать? — спросила Сота—Нул. Ее голос звучал настолько сухо, что Малогарст не мог не подумать о жажде.
— Немного поздновато для сомнений и уточнений, ты не находишь? — сказал он, поднимая атам. Он взглянул вверх, устремив взгляд на неподвижный силуэт Гора.
Примарх не шевелился — точно каменная статуя на троне. Звездный свет мерцал позади возвышения, искажаясь в волнах призрачной энергии: корабль входил в варп. Бронированные заслонки начали опускаться поверх иллюминатора, точно глаз закрывался при виде Моря Душ.
— Как я сказал, я собираюсь поговорить с Магистром Войны.
— Ты уже пробовал колдовство, — заметил Экаддон. — Но ничего не вышло.
— Боишься, что не на того поставил, мальчик?
Экаддон не ответил.
Подняв руку, Малогарст снял респиратор. Он открыл колбу с глазом и зажег благовония. Кольца серого дыма заструились в воздухе, источая запах расплавленного сахара и жженого волоса. Костяной пепел он рассыпал кольцом вокруг себя и остатками благословил свои веки.
Он готовился к этому двадцать пять часов. Слова и священные числа проплывали, сплетаясь, в его подсознании.
Он провел пальцами по изнанке горжета.
— Подойди, — сказал он, указав на Экаддона.
— Я не…
— Ты будешь делать, как я приказываю! — рявкнул Малогарст.
Экаддон застыл, его глаза пылали холодным гневом.
— Ты будешь делать, как я приказываю, иначе всё… всё, что мы сделали, всё, о чем ты мечтаешь, — всё обратится в пепел. Ты хочешь подняться выше? Хочешь почувствовать, как рука судьбы коснется твоей головы? Тогда слушайся, мальчик. — Малогарст смотрел ему прямо в глаза, слыша, как собственные дыхание хрипло вырывается между зубов.
Экаддон даже не моргнул, но гнев исчез, постепенно подчиняясь ему.