Глава 3
Кавафи, Энджел и роковая погрузочная площадка
Метро, как всегда, было забито наркоманами, психопатами и уродами. Меня всегда раздражало, что Пенни отказывалась оплачивать такси в Майл-Энд. Обычно она говорила:
— Кэти, дорогая, на метро можно добраться гораздо быстрее. А потом подумай об окружающей среде: гибель тропических лесов и эти непонятные проблемы с озоновым слоем. Посодействуй спасению китов, панд и всяких других животных.
Пенни не ездила общественным транспортом с тех пор, как на станциях метро появились автоматические турникеты, — справиться с ними она не могла, потому что совсем не умела обращаться с техникой. Я упомянула наркоманов и психов, которых легко встретить в подземке, но в вагоне было еще два нормальных пассажира. Обычного вида женщина, даже немного чопорная, правда, каждую минуту ее лицо сводило судорогой и на нем появлялось такое выражение, как будто она только что обнаружила половину червяка в своем яблоке. Самое ужасное — женщина осознавала, что должно произойти, и пыталась прикрыть лицо газетой, но всегда опаздывала на долю секунды. А я не могла не смотреть на нее, ожидая, затаив дыхание и дрожа от нетерпения, следующего припадка.
Из-за этой женщины я очень поздно — всего за несколько минут до моей остановки — заметила «Распутина». У этого человека все было длинное и грязное: волосы, ногти, рубаха, зубы. В руке он держал большой фонарь с резиновой ручкой и то и дело включал его. «Распутин» смотрел на меня в упор. Думаю, это продолжалось в течение всей поездки. Я почувствовала, что краснею. «Боже, пожалуйста, я не хочу, чтобы он заговорил со мной», — мысленно взмолилась я. Понимаете, сумасшедших в метро можно терпеть, пока они не начинают разговаривать с вами. Если это происходит, вы попадаете в незнакомый, полный боли, мир.
— Он мертв, мы убили его.
Все, с меня хватит. Я поднялась и направилась в противоположный конец вагона. К счастью, мы уже подъезжали к станции. Я никогда не была так рада оказаться в Майл-Энде. Торопясь к выходу, я оглянулась. «Распутин», прижав лицо к стеклу, смотрел мне вслед. А через его плечо я в последний раз увидела, как сморщилось лицо женщины.
По Майл-Энд-роуд до склада идти всего десять минут, но этот путь каждый раз выматывает меня. Тот, кто не имеет отношения к миру моды, считает, что вся его суть в Милане, подиумах и супермоделях. И, только оказавшись внутри, можно увидеть полулегальные предприятия, где эксплуатируется ручной труд, склады, рискованные сделки и Майл-Энд.
Я ненавижу этот район с его унылыми улицами, отвратительными маленькими домишками и дерьмовыми магазинами. Не выношу людей, плохо подстриженных и в дешевой одежде. Терпеть не могу автобусы на главной улице и небольшие кафе со специальными скидками для пенсионеров. Там все время идет дождь — и это ужасно, я ненавижу все это, потому что сразу вспоминаю о доме и знаю — там с нетерпением ждут моего возвращения.
Ну ладно, закончим на этом. Я пообещала себе больше никогда не ныть по поводу Майл-Энда. Не сомневаюсь, это замечательный, достойный уважения район, который любят живущие в нем натурализованные иностранцы. Им восторгаются историки города за удивительные заброшенные концертные залы и кинотеатры, построенные в стиле ардеко. К Майл-Энду относятся как к Мекке те, кто почитает огромные белые автофургоны. Район, против которого я протестую, — это Майл-Энд духа, метафора, символ. А символ чего именно? Вы узнаете это, когда мы доберемся до города Ист-Гринстед… или, ну я не знаю, примерно через сто страниц.
Вернемся к складу. Это место, где хранятся наши ткани. Можете мне не верить, но слово «склад» слишком серьезное для обозначения этого помещения. Кто бы подумал, что это слово вообще может быть слишком серьезным? Что у нас есть — помещение, площадью со среднюю лондонскую квартиру с двумя спальнями, примыкающее к «Кавафи кутюр». «Кавафи» занимает большой сарай, в котором усиленно трудятся швеи — они сидят в четыре ряда по шесть человек. Это женщины с толстыми лодыжками и безумно быстрыми пальцами. Я всегда стараюсь поговорить с ними, когда прохожу мимо них к складу. Они шутят, что я принцесса, и мне кажется, я напоминаю им экзотическую райскую птицу, залетевшую на задний двор пригородного дома. Обязательно останавливаюсь рядом с женщиной, которая сидит ближе всех к двери нашего склада. Думаю, она последняя во всей стране носит имя Дорис. Наверное, она родилась в то время, когда оно еще ассоциировалось с чем-то утонченным и стильным, мундштуками и бокалами-флюте для шампанского, но вскоре это имя стало признаком женщин определенного социального уровня: «Посмотрите на меня, я зарабатываю на жизнь уборкой в богатых домах, ношу специальные чулки от варикоза. Мои волосы всегда будут пахнуть жиром, и я никогда не буду успешной, счастливой и любимой женщиной».