— Нет, не говорила. А разве вы не могли заняться этим, пока я была на складе? — Обычно я не сдерживаю себя в разговорах с Пенни, а сегодня, как уже было сказано, мои мысли витали далеко.
— Нет Кэти, дорогуша, не могла.
Так! Помнится, на уроках английского перед экзаменом повышенного уровня сложности нам рассказывали, что в комедиях периода Реставрации чрезвычайно учтивая речь героев предполагает, что у кого-то из них под одеждой спрятан меч. Это утверждение было верным и в отношении Пенни.
—Леди Фроттагер пришла в подпитии и помочилась на наш диван.
— Что, опять?
— Да, опять.
— Кто-то, — произнесла я, почти бессознательно подражая высокомерному тону Пенни, — должен объяснить этой женщине, что наш диван — это не место общего пользования.
— Ну, как бы там ни было, она была в ужасном состоянии, и мне пришлось утешать ее до приезда такси.
— Она что-нибудь купила?
—Я всучила ей шерстяную шаль, не думаю, что стоит говорить об этом. Потом пришел этот ужасный грубиян Кайпер.
— Опять требовал больше платить за аренду?
— Без… базуки его просто не остановить.
Южноафриканец Кайпер осваивал навыки выживания в обществе под пытками апартеида (вполне возможно, так оно и было), и он действительно вел себя как скотина. Принадлежащая ему компания «Кайпер и Фуртц» приобрела право собственности на наш магазин и еще три помещения рядом с нами. Одно из них было заброшенным и считалось неудачным с тех пор, как в нем открывались и прогорали один за другим магазины по продаже шикарных бюстгальтеров, туристического оборудования, камер и — это неизбежный итог — свечей.
Первое, что сделали «Кайпер и Фуртц», — предложили занять пустующую секцию абсолютно никчемному английскому дизайнеру — Аните Цитер, которой как раз был нужен магазин для розничных продаж. Никчемной, потому что, хоть она и была любимицей прессы и высшего общества, Аните ни разу не удавалось создать коллекцию, которая вызывала бы интерес. Поэтому каждые два года она разорялась и оставалась должна поставщикам десятки тысяч фунтов. В тот день, когда она подписала договор аренды, к нам пришел Кайпер. Он заявил, что Анита платит ему за аренду в три раза больше, чем мы. Так и было написано в бумагах, черным по белому. Поскольку подходил срок пересмотра договора аренды, это грозило нам серьезными проблемами. Кайпер кричал о рыночных ценах, его круглая голова и толстая шея краснели — так разгорячала его жадность, — ас выставленным вперед толстым пальцем он напоминал школьного хулигана, протыкающего воздушные шары. Мы были не в состоянии заплатить ему такие деньги, не сомневаюсь, этого не могла и Анита Цитер.
На следующий день мы узнали правду. Одна из девушек Аниты была давней подружкой-сплетницей Нестер, нашей гордячки управляющей. Как-то за чашечкой кофе они придумали довольно подлый план. Огромная сумма существовала только на бумаге. Магазин Аниты Цитер на два года освобождался от арендной платы. Предполагалось, что после этого она будет пересмотрена в сторону более реалистичной цифры или Анита, как обычно, просто куда-нибудь исчезнет. А фальшивый договор с ней явился великолепным инструментом, чтобы заставить нас повиноваться.
Пенни, будучи «крепким орешком», заняла неприступную позицию, и Кайпер становился все более и более агрессивным. Он угрожал нам юридическим и физическим преследованием и сыпал проклятиями на африкаанс.
(Извините за эти скучные технические подробности о договорах, недвижимости и всем прочем, но, как вы поймете позже, они имеют непосредственное отношение к моему рассказу. Отнеситесь к ним как к промежуткам между ариями в опере, когда герои говорят что- то, по-моему, это называется речитатив. Во время первого свидания с Людо мы слушали «Женитьбу Фигаро». Я прочитала тогда программку, которая показалась мне бесконечной. Слишком много было нот в той опере.)
Итак, вернемся к Пенни и ее настроению.
— Извините, что меня не было, чтобы помочь. — Примирительный тон — неплохая идея. — Я позвоню Либерти прямо сейчас.
— Не нужно извиняться, я ведь все- таки на треть американка, — сказала Пенни, как будто ее слова могли что- то объяснить.
Возникла небольшая пауза, во время которой я производила подсчеты.
— Неужели можно быть кем-то на треть? Разве не нужно делить пополам, на четыре, на восемь и так далее?
— Конечно, можно. Моя мать американка, и у нее было трое детей. А все знают, что национальность передается по материнской линии.
— По-моему, так говорят о евреях?
— Видишь ли, на две седьмых я еще и еврейка.