Вот, пожалуй, и все об этом происшествии. Пенни не было предъявлено никаких обвинений, и ей счастливым образом удалось избежать появления в сатирическом репортаже в раннем выпуске вечерних новостей на французских телеканалах. Следующий день был похож на предыдущий: больше тканей и меньше философии, никаких недоразумений с художественными инсталляциями и Пенни. В субботу утром мы перестали сдерживать себя и еще раз пронеслись по Парижу, почти автоматически совершая покупки, а затем сели в «Евростар» и отправились домой. И естественно, я очень много думала о Лайаме. Из-за скуки и необдуманной злой выходки Пенни у меня сформировалась мысль переспать с ним один или, если мне понравится, пару раз. Но все же на том этапе постоянство, верность, преданность и любовь побороли во мне распущенность, похоть (это мое любимое слово со времен экзаменов по английскому языку, о, прекрасный мистер Карапейс — фантастический учитель на подмене, стимулятор подростковой страсти!) и месть.
И еще кое-что. На станции и в поезде по пути назад у меня было странное чувство, что за мной наблюдают, а может быть, даже преследуют. Никаких доказательств у меня не было, просто мне почудилась тень, притаившаяся где-то на границе осязаемого мира. Возможно, это была метафора.
Глава 6
Кто посмеет отрицать, что она моя, а я — ее?
Мне было приятно вернуться домой в воскресенье. Людо скакал вокруг меня, как щенок: и если бы я позволила, он вылизал бы мне лицо. Он даже купил цветы — какой-то бестолковый букет, — но это были цветы. Мы ужинали на втором этаже в «Одетт» — на стенах висели волшебные зеркала в золотых рамах, и, отражаясь в — них, каждый выглядел превосходно, даже если в обычной жизни это было не так. Людо сыпал идеями, шутками и пародиями на знакомых — они занимали всего пару секунд, но очень точно передавали суть изображаемого объекта. Именно такого Людо я и любила: серьезного и глупого, мысли которого уводят его вдаль, по странным и иногда темным тропинкам, но он всегда возвращается с какой-нибудь забавной шуткой. И когда он был таким, я осознавала, что тоже меняюсь. Мне хотелось участвовать в его словесных забавах и размышлять о чем-то важном — освободить голову от хаоса, пустяков и стервозных мыслей.
В ту ночь мы занимались любовью впервые за несколько недель. И это была одна из лучших наших ночей. Когда я говорила, что Людо лишен гена сексуальности, это было не совсем справедливо (вы, должно быть, заметили, что это моя особенность). Но мои слова отражали нечто большее, чем просто возникшую привычку считать его несексуальным. Все дело было в том, что он относился к сексу как к чему-то крайне забавному. Конечно, мы все знаем, что остряки хороши в постели, но это ведь не означает, что секс должен становиться потехой. У Людо же есть привычка шутить в самые… напряженные моменты, когда, стоит только отвлечься, все идет насмарку. Самой ужасной его привычкой было превращать тело (обычно мое) в тренажер для веселья — он щекотал, дул, кусал и сосал, но не от страсти и не для того, чтобы получить удовольствие, а просто чтобы определить, какие забавные звуки получаются в результате.
И все же та ночь была особенной. Никаких неприличных звуков, а просто глубокий, долгий поцелуй на лестнице. Не прекращая целоваться, через некоторое время мы оказались в постели, и он вошел в меня, замер на короткий миг, а затем начал медленно двигаться, наращивая темп. Я решила изобразить оргазм — вот видите, я не такая уж и плохая, — но, издав пару предварительных стонов, почувствовала, что действительно начинаю получать удовольствие, и в кульминационный момент, сама не ожидая, заплакала и впилась зубами в плечо Людо. Потом и он кончил, весело смеясь.
В понедельник утром я опоздала на работу. И впервые Пенни пришла раньше меня. Она была вся в слезах. Саки, новенькая девочка, у которой мозгов было чуть больше, чем у остальных, окликнула меня, когда я поднималась по лестнице:
— Будь осторожна, Кэти. У Пенни не все в порядке.
— Что случилось? Снова проклятый Харви Нике?
— Нет, это не он. Проблема с национальной премией «Лучший молодой дизайнер». Номинировали Пенни, а потом кто-то из членов жюри позвонил, чтобы уточнить ее возраст. И когда выяснилось, что ей больше тридцати, они просто вычеркнули ее.