Профессионализация науки - необходимое условие ее современного существования, это несомненный факт. Но когда профессиональную сторону науки противопоставляют ее ценностному смыслу, расщепляется первичное смысловое единство, благодаря которому наука некогда возникла как социальное явление. Это симптом отчуждения, настигающего науку как раз на пути ее наибольших успехов. Блестящие победы познания сопровождаются тяжкими духовными и нравственными провалами, профессиональная деятельность теряет моральные ориентиры. В этом источник опасности и для самой науки, и для человеческого общества.
В 1975 г. ведущие ученые-биологи пошли на заключение добровольного моратория на проведение экспериментов в биологических институтах, занимавшихся проблемами генной инженерии. Причина беспрецедентного решения заключалась в том, что молекулярная биология, совершив резкий рывок, вышла к возможности конструирования живых организмов с заданными свойствами; это открывало перед наукой заманчивые перспективы практического применения. Но среди возможных использований результатов генной инженерии могли оказаться и такие, которые поставили бы под вопрос само существование человечества (например, использование бактериологического или экологического оружия). Опасность таилась даже в случайной небрежности, из-за которой "лабораторный материал" мог войти в соприкосновение с биосферой планеты с непредсказуемыми последствиями.
Этот исторический факт иллюстрирует недостаточность понимания научной профессии, когда она сводится на "познание фактических связей" в соответствии с определенными критериями рациональности научной методологии. Мораторий на эксперименты по рекомбинации ДНК показал, что высшим профессионализмом является разумная предусмотрительность, направляемая заботой о человеческих ценностях. В данном случае "наука как профессия" оказалась неотделимой от "науки как призвания". Но история знает и другие примеры.
Известно, что в лабораториях фашистского лагеря смерти Бухенвальд проводились научные эксперименты по изготовлению противоэпидемических вакцин. Проводились учеными-профессионалами по всем правилам бактериологической и медицинской науки. Материалом для исследований были препараты, изготовленные из крови узников, заражаемых тифом и другими смертельными заболеваниям. Бухенвальд был моделью мировой цивилизации, замышленной фашистскими идеологами; наука в Бухенвальде стала монстром, ее профессиональная рациональность служила безумию518.
Разрыв культуры и цивилизации, лежащий в основе расколотости существенных свойств современной науки, - опасность слишком грозная, чтобы полагаться только на собственные, нравственные, духовные силы ученых. В конце тридцатых годов перед самым началом второй мировой войны В.И.Вернадский писал:
"Мы стоим сейчас перед готовыми к взаимному истреблению многочисленными государственными организациями - накануне новой резни. И как раз в это время, к началу ХХ в., появилась в ясной реальной форме возможная для создания единства человечества сила - научная мысль, переживающая небывалый взрыв творчества. Это - сила геологического характера, подготовленная миллиардами лет истории жизни в биосфере. Она выявилась впервые в истории человечества в новой форме, с одной стороны, в форме логической обязательности и логической непререкаемости ее основных достижений и, во-вторых, в форме вселенскости, - в охвате ею всей биосферы, всего человечества - в создании новой стадии ее организованности ноосферы"519.
Мировая резня все же произошла. Опасность всемирной бойни не исчезла и в наши дни. Наука, способная создать ноосферу, способна и на участие в этой бойне, которая может оказаться последней. Она не стала духовным оплотом человечества, организатором вселенского единения "мыслящего человечества".
Наука и мораль
Распад единства культуры и цивилизации преломляется в науке проблемой отношений между наукой и моралью, проблемой нравственной ответственности ученых. Подчинен ли научный разум требованиям морали? Или, напротив, мораль должна отступать перед требованиями науки?
Вопрос может показаться надуманным. А существует ли вообще какое-либо противоречие между наукой и моралью? Да и есть ли смысл в подобном сопоставлении?
Было время, когда казалось, что никакого противоречия нет и быть не может. Наука как деятельность по производству знаний так же стоит "вне морали", как и всякая прочая производственная деятельность. Сопоставлять с моралью следует не науку, а поступки людей, работающих в науке, или использующих ее результаты. Но, по широко распространенному убеждению той эпохи, когда в успехах науки видели ясное указание на светлые исторические перспективы человеческого общества, люди науки должны быть носителями высокой морали. Ярче других это убеждение выразил А.Пуанкаре: "Наука ставит нас в постоянное соприкосновение с чем-либо, что превышает нас: ...позади того великого, что она нам показывает, она заставляет предполагать нечто еще более великое: это зрелище приводит нас в восторг, тот восторг, который заставляет нас забывать даже самих себя, и этим-то он высоко морален. Тот, кто его вкусил, кто увидел хотя бы издали роскошную гармонию законов природы, будет более расположен пренебрегать своими маленькими эгоистическими интересами, чем любой другой. Он получит идеал, который будет любить больше самого себя, и это единственная почва, на которой можно строить мораль"520.
Любовь к истине и ее красоте - что может быть лучшим основанием для морали? Так думал великий ученый. Наука дает образцы морального поведения коллективизм, солидарность, бескорыстное служение идеалам, укрощение темных инстинктов, предрассудков и суеверий, отвращение ко лжи и слепому подчинению. Мораль поддерживает науку, направляет поведение ученых, помогает дать правильные общественные оценки деятельности ученых. "Мораль и наука по мере своего развития будут превосходно согласовываться друг с другом", предсказывал А.Пуанкаре незадолго до своей смерти. А вскоре началась первая мировая война, и впереди был еще весь ХХ век, заставивший смотреть на отношения науки и морали с гораздо меньшим оптимизмом.
С.Л.Яки называет современную науку нравственно несостоятельной и инертной. Ученые, заявляет он, оказались явно неспособными "положить конец тем действиям, которые могли бы оказаться гораздо более эффективными в приближении дня Страшного суда, чем все ангельские трубы вместе взятые". Отдельные и разрозненные призывы прекратить работу над водородной или нейтронной бомбой, над стратегической оборонной инициативой, известной под названием "звездных войн", использовать до предела экологически безопасные источники энергии, такие как солнечная энергия или приливные волны, оказались наивными. Научное сообщество не смогло возвыситься над общим уровнем нравственности общества, в котором "ни одной трещины не дает броня нравственной глухоты, с готовностью приветствующей увеличение уровня жизни благодаря технологии, которая одновременно составляет угрозу"521.
Однако диктат морали может быть и губительным для науки. Несколько десятилетий назад мысль о пересадке человеческих органов от живого или мертвого донора для спасения жизни или исцеления пациента могла казаться не только фантастической, но и аморальной. Сегодня уже сотни людей живут с пересаженным донорским сердцем, тысячи - с другими трансплантированными органами. В прошлом морально-религиозный запрет на анатомирование трупов тормозил развитие медицины, физиологии и других наук о человеческом организме. Моральное осуждение вивисекции сдерживало развитие знаний о системе кровообращения у высших животных. В наше время моральному и религиозному осуждению подвергаются эксперименты, связанные с так называемым "клонированием" человеческих существ, хотя, по мнению некоторых специалистов, такие опыты могли бы резко повысить возможности медицины. Эти и другие примеры показывают, что мораль не может выступать безапелляционным судьей развития науки. Принципы морали могут противоречить друг другу. Стремление к истине - моральный долг ученого, но моральная ответственность за судьбы открытий может заставить ученого отказаться от исследования.