Вы могли заметить что люди, принявшие религию в возрасте после 20 лет в целом более ревностно относятся к соблюдению её правил, чем люди, выросшие в той же самой религии. Те, кто вырос в религиозной семье, уже умеют справляться с неудобными частями веры, отделяя их, рационализируя отказ от них или просто о них забывая. Религиозные сообщества на самом деле в каком-то смысле защищают своих членов от религии — они создают набор неписанных правил о том, какие части религии участники сообщества могут легитимно игнорировать. Новообращённые же иногда пытаются всерьёз делать всё то что говорит им религия.
Я слышал, как миссионеры описывали разные безумства, которые проделывали их неофиты из каких-нибудь глухих мест, прочитав Библию в первый раз: они отказывались учиться у миссионеров-женщин; они настаивали на дословном соблюдении ветхозаветных заповедей; они вдруг решали что все в их деревне обязаны прилюдно признаться во всех своих грехах; они молились Богу и ожидали, что он сделает всё то о чём они его просят; они считали, что христианский Бог вылечит их болезни. Мы всегда немного смеялись над наивностью таких новообращённых; я с трудом слышал тихий голос в моей голове, повторяющий: «Но они просто верят в то что Библию надо воспринимать буквально…»
Как можно объяснить слепоту людей по отношению к религии, в которой они выросли?
Культурный иммунитет
Европа жила в христианстве почти 2000 лет. Европейская культура эволюционировала бок о бок с христианством. Культурно, меметически, она выработала устойчивость к христианству. Неофиты, обращённые в эту религию в Уганде, Новой Гвинее и других отдалённых местах, впервые столкнулись с христианскими мемами, не имея к ним иммунитета.
История религий часто напоминает историю вирусов. Иудаизм и ислам были очень вирулентны, когда только появились, заставляя первые поколения своих людей завоёвывать (ислам) или просто убивать (иудаизм) соседей за грех непохожести на них. Обе этих религии со временем стали более спокойными (Христианство было мирным с самого начала, так как возникло среди завоёванных людей. Когда его приняли римляне, оно не сделало их более воинственными, чем они были до этого).
Этот механизм не полностью повторяет аналогичный механизм болезней, слишком вирулентные из числа которых рискуют убить всех своих носителей. Обычно, религии не убивают своих носителей. Я подозреваю что с течением времени естественный отбор благоволит менее ярым фанатикам. Иными словами, культура со временем вырабатывает антитела против тех религий, с которыми она сосуществует — набор отношений и практик, делающий их менее вирулентными.
У меня есть теория о том, что «радикальный ислам» — это ислам, развившийся на Западе (а «местный» ислам не бывает радикальным). Больше половины из 75 исламских террористов, исследованных Бергеном и Пэнди в 2005 году(English), посещали западный колледж (только 9% учились в медресе). В целом, традиционное западное образование в колледже получил очень маленький процент мусульман. Человек, проживший всю свою жизнь в мусульманской стране, вряд ли испытает жгучее желание поехать заграницу и взорвать там чего-нибудь. Но когда кто-то из мусульманской нации едет в европейский колледж, возвращается с идеями эпохи Просвещения, — о разуме и о том, что оглядываться нужно не только на свои убеждения, но и на всё, что из них выводится — и применяет эти идеи к Корану… Вот тогда начинаются неприятности. Он потерял свой культурный иммунитет.
Я также вспоминаю о выступлении, которое проводил один из ассистентов Далай-Ламы. Это был не приглаженный западный буддизм; это был оригинальный буддизм, буддизм в шафранных робах прямиком с самолёта из Тибета. Этот человек говорил о своих убеждениях, и отвечал на вопросы присутствующих. Люди начали спрашивать его о некоторых последствиях его убеждений о том, что жизнь, любовь, чувства (и даже Вселенная в целом) в самой своей основе плохи и нежелательны. Он с большим трудом понял вопрос — не из за плохого знания языка, я полагаю; просто идея о том, что можно взять убеждение в одном контексте и применить его к другому контексту, была для него совершенной диковинкой. Его знание состояло из отдельных единиц. Каждая единица имела свою историю с собственным выводом и ограниченной областью применения (неудивительно, что многие считают, что для понимания буддизма требуется несколько десятилетий). Ему была незнакома мысль о том, что эти единицы могут как-то взаимодействовать; мысль о том, что можно взять идею из одного контекста и изучать её следствия в совершенно другом контексте. Возможно, это была одна из крайних форм культурного иммунитета.