– Нет! Это что-то неслыханное! Что-то непостижимое.
– Все же это чудо может быть объяснено простой иллюзией, результатом необычайной, поразительной ловкости и проворства рук чудодея! Но есть вещи из числа проделываемых индийскими фокусниками и факирами, которые положительно ничем не объяснимы, и я едва могу решиться рассказать вам о них, потому что всякому, кто не видал этого собственными глазами, они должны казаться положительно невероятными. Люди эти обладают множеством различных тайн, переходящих по наследству из поколения в поколение, которые объясняются такого рода физиологическими феноменами, к которым современная наша физиология едва осмеливается приступать.
Разговаривая таким образом, маленькое общество незаметно пришло к могиле Шейха. То было небольшое сооружение кубической формы, высеченное из цельного громадного камня, имевшее до пяти метров в длину и около четырех в ширину и украшенное небольшим куполом, над которым три развесистых пальмы простирали свои тенистые кроны.
У входной двери два дервиша с пергаментными лицами и наголо обритыми головами ожидали посетителей. Завидя пришедших, они приблизились к ним с низкими поклонами и, узнав через Виржиля, что посетители желают вопрошать оракула, начали с того, что потребовали с них предварительную контрибуцию в размере пяти пиастров с человека. Получив требуемую сумму и поспешно прикарманив ее, они объявили путешественникам, что тем необходимо разуться для того, чтобы войти в самое святилище. Волей-неволей нашим путешественникам пришлось снять обувь и оставить ее за дверью.
Но вот представилось еще новое неожиданное затруднение: дервиши воспротивились пропустить Гертруду Керсэн и Фатиму в ту залу, двери которой уже отворились перед путешественниками. Чтобы удалить и это препятствие, потребовалась еще одна золотая монета.
И вот наконец торг окончен, и всякого рода препятствия для входа в усыпальницу Шейха устранены. То была зала с совершенно голыми стенами и полом, за исключением одного истертого старого ковра, износившегося вследствие частых коленопреклонений верных на этом месте. В правом углу виднелась чаша, или подобие урны, из серого мрамора, не имевшая, по-видимому, никакого отверстия или углубления. Указывая на нее, один из дервишей объяснил путешественникам через посредство Виржиля, что эта чаша принимает вопросы, обращенные к оракулу, и дает на них ответы; прежде всего следовало произнести священное заклинание.
– Ну, пусть себе, раз это нужно! – сказал Норбер, пожимая плечами.
Оба дервиша распростерлись на ковре и, воздев руки к потолку, стали произносить вместе какую-то арабскую молитву.
Виржиль медленно повторял ее за ними так, чтобы его господин в свою очередь мог повторять за ним. Норбер хотя и произнес всю эту молитву от слова до слова, но сделал это с видимой досадой и нетерпением.
– Ну, а теперь, – сказал один из дервишей, – пусть господин чужеземец прямо обратится к самому Сиди-Магомет-Жераибу…
– Черт побери! – воскликнул Норбер вполголоса, – этот оракул, кажется, должен был бы говорить по-французски!
– Я говорю по-французски!.. – ответил тотчас же какой-то замогильный голос, который, казалось, исходил из серой мраморной урны.
Посетители, не ожидавшие, конечно, ничего подобного, были до того поражены этим заявлением в первый момент, что оставались некоторое время как бы ошеломленными. Гертруда Керсэн даже побледнела, а Фатима, широко раскрыв глаза от удивления и ужаса, казалось, была готова лишиться чувств.
Но Норбер, быстро овладев собой после того, как на мгновение поддался всеобщему чувству удивления и недоумения, улыбаясь склонился слегка в сторону вазы или чаши и произнес:
– Сиди-Магомет-Жераиб, – сказал он, – раз ты так хорошо владеешь французским языком, мы поговорим с тобой откровенно и по душам. Я нуждаюсь в твоем всесильном содействии, чтобы получить от племени Шерофов, возлюбленного тобой, средству для перевозки, необходимые мне. Согласен ли ты доставить их мне?
При имени святого оба дервиша бросили в свои маленькие кадильницы, привешенные у них на поясе уже зажженными, по щепотке мирры и принялись кадить. Вся зала наполнилась острым ароматом, и маленькие голубоватые струйки дыма стали медленно восходить от кадильниц к сводам.