Ох как не хотел Гриваков сюда ехать, будто предчувствовал свою погибель! Бриллианты... Где они? Не могли же в тартарары провалиться...
На днях снова поздно вечером заявился на пасеку — там они договорились встречаться в определенное время, после угона молоковоза Гриваков опасался появляться в Клинах — и потребовал, чтобы Кузьма Данилович срочно съездил в город и приобрел ему костюм, акваланг с заправленными баллонами и остальное снаряжение для подводного плавания. Лепкову пришлось на следующий день звонить на работу сыну — он жил в городе — и просить, чтобы купил все эти причиндалы и сразу же привез отцу. Сын, благодарный за покупку «Жигулей», даже спрашивать не стал, зачем отцу на старости лет понадобился акваланг. Он в точности все исполнил. Рано утром привез здоровенный плоский ящик, упакованный в целлофан черный резиновый, с поролоном костюм. Отец объяснил ему, что это для одного хорошего знакомого, который собрался на юг... И отвалил за снаряжение больше двухсот рублей! Все надежно припрятано на пасеке, сегодня после десяти туда должен подъехать «граф» и забрать...
Кузьма Данилович догадывался, что не для охоты на щук обзавелся Гриваков аквалангом и не ради удовольствия торчит уж который день на Мертвом озере, где и паршивого окуня не поймаешь. Есть там у «графа» свой какой-то интерес. Ради него он, видимо, и приехал сюда.
Капитан предупредил, что чистосердечное признание может облегчить судьбу Лепкова, и спокойно спросил, знает ли Кузьма Данилович, где сейчас находится «граф».
Воля покинула Лепкова, он расслабленно смотрел прямо перед собой, синеватые губы шевелились, сердце покалывало, он вдруг подумал: может, оно и к лучшему — вот сейчас прямо здесь отдать концы?.. От этой мысли аж в пот бросило. Нет, умирать Кузьме Даниловичу не хотелось, лучше бы сдох проклятый «граф»! Принесло его сюда на бедную голову Лепкова! И такая ненависть к бывшему начальнику поднялась в душе пасечника, что он чуть было не выпалил: «Знаю, где «граф»! Берите его, расстреливайте!» Но ведь тогда расстреляют и его, Лепкова... И он стал темнить, выкручиваться, но молоденький капитан, видимо, обстоятельно изучил его биографию — доставал из папки справку за справкой и фактами припирал к стенке! Сколько лет прошло, о многом сам Кузьма Данилович позабыл...
— Полтора года, с лета сорок первого по осень сорок второго года, вы жили в Клинах, ночами к вам приходили люди — это подтверждают соседи. Кто к вам приходил? Партизаны или каратели? — спрашивал капитан.
— Партизаны, — схватился, как ему показалось, за спасительную нить Лепков.
— Из отряда Филина?
— Не знаю... Я им давал продукты, рассказывал о немцах, которые останавливались в Клинах.
— Почему вы скрыли в документах свою связь с местными партизанами?
Молчание.
— Сколько времени вы пробыли в отряде Храмцова? До его гибели?
Молчание.
— Это вы, гражданин Лепков, навели карателей на лагерь Храмцова, — как из могилы, доносился до него спокойный голос капитана, протянувшего руку за следующим листком из коричневой папки.
— Я их не убивал! — сорвался на крик Лепков. Нервы его не выдержали: он явственно почувствовал жуткий запах горящего человеческого мяса...
— Как погибли Храмцов и его люди? — задал вопрос капитан. — Их было двадцать шесть человек?
— Двадцать пять, я не в счет, — опустив тяжелую голову, произнес Лепков.
Ничто не дрогнуло в лице капитана Шорохова, но в душе он ликовал: признался! Шорохов бросил взгляд на висевшие на стене часы; с момента начала разговора с Лепковым прошло всего пятнадцать минут.
— Рассказывайте все по порядку, — спокойно предложил капитан. — Начнем с того, как вас завербовали в Тайную полевую полицию...
16. ЛЕЩ КАПИТАНА ШОРОХОВА
Всего за полчаса до приезда «графа» на пасеку Лепков сообщил капитану Шорохову о припрятанном в кустах ящике с аквалангом, за которым нынче пожалует сюда Гриваков. Поняв, что попался, он не собирался щадить и «графа».
Павел Петрович распорядился организовать на пасеке засаду. Время бежало, а на душе кошки скребли: не почуял ли опасность «граф»? А вдруг он уже смотал удочки с Мертвого озера?
Здесь, на пасеке, его и перехватил Василий Ершов — он опять приехал в Клины навестить свою Аннушку, — ходил по пятам и рассказывал об утренней рыбалке. Ему крупно повезло — подряд на удочку выволок двух большущих лещей!..
Но Павел Петрович слушал его невнимательно, его мысли были заняты предстоящей встречей с «графом», нужно было поскорее спровадить отсюда настырного Ершова...
— У тебя машина здесь? — спросил Шорохов.
— Не на дельтаплане же я сюда прилетел, — сострил Вася.
— Ты знаешь, где тут Мертвое озеро?
— Там и паршивого окунишку не поймаешь, — ответил Ершов.
Решение созрело мгновенно: засада засадой, но нужно самому убедиться, что «граф» не удрал. Наверняка он сюда приедет на машине — не на себе же он потащит тяжеленный ящик с аквалангом на озеро? Если даже они встретятся, то ничего страшного: мало ли местных машин ездит по дорогам?
Сидя рядом с недоумевающим Ершовым, капитан коротко рассказал про «графа» и Лепкова. Если «Жигули» цвета слоновой кости попадутся навстречу, спокойно пропустить их и продолжать свой путь. Когда «граф» скроется из вида, развернуться — и за ним!
Павел Петрович взглянул на часы: уже время Гривакову появиться, но проселочная дорога была пустынной, лишь один мопед протарахтел навстречу, Вася Ершов сбоку бросал на Шорохова изумленные взгляды, крутил баранку и морщил широкий загорелый лоб: ему нужно было переварить услышанное!
— Помнишь, когда ты леща руками сграбастал? — после длительной паузы сказал он. — Вот тогда я подумал, что ты...
— Чекист? — улыбнулся капитан.
— Не, тренер по самбо.
Своего первого леща Шорохов поймал сразу после возвращения из Ялты. Ершов рано разбудил его и потащил на утреннюю зорьку. Жутко спать хотелось, глаза слипались — вот в такой-то момент Павел Петрович и заметил, что поплавок исчез, а удочка в руках изогнулась в дугу.
— Пашка, лещ! — заорал Ершов. — Подсекай!
Шорохов взмахнул удилищем.
— Тяни-тяни, пусть он голову из воды высунет, тогда пойдет как миленький, — ерзая на скамье, подавал советы Вася. — Послушай, Паша, дай я вытащу?!
— Я сам, — ответил тот, подтягивая к лодке заходившую меж круглых зеленых лопушин рыбину. Лещ не хотел высовываться и глотать воздуха. Вася привстал, держа в руке подсачок. Глаза у него расширились, губы сложились в трубочку, будто он свистом хотел приманить леща.
— Уйдет! — шептал он, переступая с ноги на ногу, отчего деревянная лодка накренялась то в одну, то в другую сторону. — Зацепится за лопушину и оборвет жилку...
Павел Петрович все ближе подтягивал свою добычу, лещ все-таки глотнул воздуха и сразу золотистым блюдом заскользил по раздающейся в обе стороны поверхности к лодке. Не оборачиваясь, Шорохов взял из рук приятеля подсачок и ловко просунул под рыбину, но в этот самый момент опомнившийся лещ рванулся вверх и в сторону, что-то жалобно треснуло — это обломился, кончик удочки, — раздался громкий всплеск — рыбак мешком плюхнулся в озеро и обеими руками прижал леща к груди. Вася подставил подсачок, лещ, выскользнув из рук, очутился в нем.
— Ну ты силен! — сказал Вася, когда Павел Петрович с кормы забрался в лодку. — Леща руками? Такого я еще не видел! — Он приподнял подсачок с тяжело ворочавшейся рыбиной: — Два килограмма потянет! Везунчик ты, Паша!
Мокрый, взъерошенный Павел Петрович сидел, на корме и счастливо улыбался, — оказывается, рыбалка не менее азартное дело, чем охота! Пучеглазый лещ ворочал темными глазами, в которых отражалось солнечное небо, раскрывая вытянувшийся в трубочку рот с маленькими белыми отростками на губах.