Царь с войском приближался все ближе. Вот уже видно его радостное, улыбающееся лицо. Различим узор на царских доспехах. Толпа бояр грузно зашевелилась. Митрополит двинулся царю навстречу.
Повинуясь всаднику, замер белый скакун. Легко соскочив, Иван Васильевич быстро зашагал к митрополиту. Еще громче раздалось вокруг: «Многая лета! Многая лета!» Вдруг разом все стихло, и лишь последние удары колоколов далеких церквей одиноко прозвучали в наступившей тишине. Раздался молодой, звонкий голос царя:
— Дед мой, отец и мы посылали воевод на последний оплот врагов наших — царство Казанское. Но не было успеха. Наконец я сам выступил в поле… И бог услышал нас. Мужеством князя Владимира Андреевича, наших бояр и воевод и всего нашего воинства Казань, сей град многолюдный, пала перед нами. Воеводы московские управляют теперь землями казанскими…
Вид на Москву XVI века (рис. А. Васнецова).
Иван Федоров, стоя в задних рядах приближенных митрополита, внимательно прислушивался к каждому слову государя. Он даже весь подался вперед, точно боялся пропустить единый звук.
— Способствуйте мне утвердить в новых землях наш закон, нашу правду, наше слово…
Федоров с облегчением выпрямился. Точно услышал наконец очень важное для себя. А царь тем временем отстегнул меч, снял доспех и, передав их боярам, торжественно принял из рук митрополита шапку Мономаха и возложил ее себе на голову. Потом медленно, будто неся самого себя, двинулся вниз по улице к Кремлю. Тотчас все вокруг снова огласилось радостными криками.
Федоров еще стоял на своем месте, не в силах разделаться с охватившими его мыслями, но толпа уже начала его крутить и толкать. Мотнув головой, словно стряхивая налетевшие видения, поддавшись общему порыву возбужденной радости, Федоров поспешил за всеми. С неясным ожиданием чего-то очень значительного и важного для него он дошел с толпой до Кремля, до своей церкви Николы Гостунского, до государева дворца. И только здесь, вдруг осознав, что ничего не может и не должно случиться, медленно повернул домой.
А через два дня, после вечерни, прибежал запыхавшийся служка с наказом: быть Ивану Федорову у митрополита немедля.
Макарий отдыхал в жарко натопленной опочивальне. Ожидая, рассматривал он какие-то книги, откладывая некоторые в сторону.
— Сядь, сыне. Разговор у нас не простой и не короткий… Пять лет назад просил ты меня разрешить тебе книги собирать… Собирал… Сам переписывал. А много ли успел? В прошлом году посылал я тебя к Максиму Греку. С ним ты долгий разговор о книгах вел. Не просто о книгах. О печатных. И даже, как я знаю, бумажки разные от него увез…
«К чему бы это? — подумал Иван. — Неужто донос какой? Неужто в ереси обвинят и тогда?..»
— А два дня назад слышали мы с тобой, сыне, слова государевы — надобно нести в новые земли наш закон, нашу веру, наше слово. А кто их понесет? Люди наши? Да, люди. Но перво-наперво книги. Много книг. Слушал я государя, а потом на тебя взглянул, и показалось мне, что мысли наши едины… — митрополит уперся взглядом в Ивана.
Наконец-то! Предчувствия не обманули его. Значит, правильно понимал он, что должен настать этот жданный час.
— Так вот, сыне, час настал. Пора на Москве свое дело начинать, свой печатный стан заводить. Самим книги печатать…
Служка, сидевший в прихожей, слышал время от времени какие-то странные, неведомые ему слова: «штампа», «литера» «олово», «маца». И еще услышал служка напутственные слова митрополита: «Не мешкай, сын мой. Готовься к делу… Да поможет тебе бог!..»
Государева либерея
а мосту через ров у Фроловских ворот ссорились и дрались безместные попики. Оборванные, вконец оголодавшие, они ждали, кто пригласит их домой прочитать за кусок хлеба, за миску похлебки любую молитву.
Сквозь эту галдящую толпу Федоров пробивался с трудом. Странное чувство пробуждалось в нем всякий раз, когда он сталкивался с этими несчастными. Ему было жаль их — неприкаянных, неграмотных, затвердивших с грехом пополам десятка полтора молитв в надежде заработать с их помощью кусок хлеба насущного. Да не по душе была их готовность служить ради этого хлеба и богу, и дьяволу, и кому угодно. А ведь есть среди них и умные и способные. Дай им возможность учиться, научи их, и цены не будет…
Уже входя под арку ворот, услышал Федоров злобный, завистливый шепот в спину:
«Книгочий-грамотей!»
«Не вороти нос, может, и ты с нами стоять будешь».