— Не настолько это и смешно. — Его пуританский образ возвращается.
— Неа. Вы ведь практически ничего не говорите, а когда говорите, то абсолютно ничего смешного в этом нет. Должно быть, кто-то украл у вас все веселье. А потом вы выдаете это. И даже если фраза не была настолько смешной, она все равно оказалась таковой, поскольку сказали ее вы, Весельчак.
— Я говорю смешные вещи.
— Нет.
— Да.
— Заткнитесь. Это глупо, — говорю я ему.
Он дотрагивается до моей ноги и расстегивает молнию сапога.
— Что вы делаете?
— Поджариваю яичницу. Что я еще, по-вашему, могу делать? Снимаю эту штуковину с вашей ноги.
— Штуковину?
— Ага. Если б вы носили что-то более нормальное, никогда бы не ушиблись.
— Значит, нормальное? Полагаю, вам бы понравилось больше, ходи я в бабушкиных калошах?
Он переключает внимание на мое лицо:
— Вы пытаетесь лезть на рожон со мной?
— Инглиш не знает, что такое «лезть на рожон»?
— Хм. Что ж, надеюсь, она также не знает, что значит «что б меня дрючили», «паршивые члены», «отсосите придурки», и «трахните меня дважды большим и толстым фаллосом».
Я тут жк вспыхиваю от мгновенного унижения.
— Ох, блядь. Это ужасно. Вы не должны были это слышать. Простите меня. И Инглиш никогда не услышит подобного от меня. Клянусь.
— Да уж, а все учителя выходят повеселиться в пятницу вечером, напиваются и ругаются как сапожники? Мне стоит начать волноваться за дочь?
Я кладу руку себе на грудь, у меня практически начинается тахикардия.
— Нет, господи, нет. Я бы никогда не подвергла ребенка такому риску. — И вот именно тогда я вижу, как приподнимается уголок его рта.
— Боже мой. Он улыбается.
— Конечно, он улыбается. Послушать вас, я полностью соответствую образу людоеда.
— Так и есть. Когда я в первый раз вас встретила, вы мне чуть голову не откусили.
— Все потому, что вы практически обвинили меня в том, что я употребляю слова сексуального характера в присутствии дочери. А сейчас выясняется, что вы ходячий лексикон, — он произносит все это шутя, поэтому тяжело сохранять строгое лицо.
Я тяжело вздыхаю. Несколько раз открываю и закрываю рот, но так не нахожусь, что ответить. Он прав. Я излила на него свой гнев из-за того, что сама же потеряла контроль на уроке. Инглиш играла в игру и называла слова, не обращая внимания на их смысл. Именно я сделала это. Схватив подушку с дивана, накрываю ею лицо.
— Ух, какой чудовищный день. Никто из детей не слышал подобных слов, и все вышло из-под контроля.
Я слежу за Бекли, когда он идет в сторону кухни, чтобы налить холодной воды в стакан. Именно тогда я обращаю внимание на комнату и осматриваюсь по сторонам. Чисто и уютно. Тут находятся вещи, говорящие о присутствии Инглиш, — потрепанный плюшевый заяц, ее туфли, толстовка и несколько раскрасок с карандашами. Но то, что действительно привлекает мое внимание, так это стены. Фотография за фотографией рассказывают об истории ее жизни, вплоть до самого младенчества. И эти фотографии определенно сделаны не простым любителем. И вдруг я вспоминаю, как она сказала мне, что ее папа делает картинки.
— Вы фотограф?
В ответ лишь кивок. Он протягивает мне стакан с водой.
— Послушайте, наверху есть гостевая комната с отдельной ванной комнатой.
— Нет, я действительно не хочу вас утруждать. Все более чем в порядке.
— Тогда устраивайтесь. Я тоже иду спать. Я принесу вам одеяло.
Мгновение спустя он возвращается с одеялом и подушкой в руках, а потом идет в сторону коридора, но останавливается.
— Сразу за кухней есть ванная.
— Ох, ладно. Спасибо. Спокойной ночи.
Пока я сижу и глазею по сторонам, замечаю еще несколько больших фотографий. По ним я понимаю, что он много путешествует и, вероятно, то, чем он занимается, приносит хороший доход, потому что дом выглядит отлично. Мне стоит отдохнуть, поэтому я ложусь на подушку, которую мне принес Бекли, и тут же проваливаюсь в страну снов.
Запах кофе проносится мимо моего носа, и я просыпаюсь. Голову пронзает боль. Я переворачиваюсь на другой бок и натыкаюсь на прекрасные глаза, наблюдающие за мной. Широко зеваю, от чего его ноздри раздуваются, как у пекинеса, который был у меня в детстве.
— Оставите и мне что-нибудь?
— Оставлю что?
— Кислород, например.
— Очень смешно, — бурчу я.
Он протягивает мне кружку, и я беру ее.
— Надеюсь, вы любите черный.
Я морщусь.