Мама стояла у разделочной доски и раскатывала сдобное тесто. За огромными стеклами очков ее карие глаза казались больше. На испачканных мукой щеках выступили крохотные капельки пота. За пять месяцев, прошедших после смерти папы, она сильно похудела и перестала красить волосы. Теперь они были белыми как снег.
Мира стояла у плиты, бросая ньоки в кипящую воду. Даже родив четверых детей, она осталась миниатюрной, похожей на птичку, а из-за того, что часто надевала вещи своей дочери-подростка, выглядела лет на десять лет моложе своих сорока двух лет. Она была в черных расклешенных брюках и красном свитере крупной вязки. Длинные черные волосы стянуты шнурком на затылке. В настоящий момент она говорила — как всегда. Папа шутил, что голос его старшей дочери звучит как блендер на высокой скорости.
Ливви нарезала свежую моцареллу. В черном облегающем платье из шелка она напоминала авторучку «Бик». С длиной ее каблуков могла соревноваться только ее же прическа. Давным-давно Ливви сбежала из Уэст-Энда, рассчитывая стать моделью. Пять лет назад, когда ей стукнуло тридцать четыре, она вернулась домой, горько переживая неудачу, а вместе с ней — два маленьких сына, отца которых никто из семьи никогда не видел. Она начала работать в семейном ресторане, но ей это не нравилось. Она недавно вышла замуж — в очередной раз. Все надеялись, что Салваторе Траина, избранник номер три, наконец-то сделает ее счастливой.
Анджи улыбнулась. Она провела много времени на этой кухне с этими тремя женщинами. На маминой кухне тебя всегда ждут тепло, безопасность и любовь.
Анджи положила коробку на кухонный стол:
— Привет, подружки!
Ливви с Мирой бросились к ней. Анджи почувствовала на своей шее слезы, но услыхала только:
— Как хорошо, что ты снова дома.
— Спасибо.
Она подошла к матери, ощутила тепло ее объятий. Как всегда, от мамы пахло тимьяном, лаком для волос и духами «Табу». Мама обняла ее так крепко, что Анджи задохнулась. Она попыталась отстраниться, но мама не отпускала.
Анджи инстинктивно сжалась. В прошлый раз, когда мама обнимала ее так же крепко, она шептала: «Попробуй еще раз. Бог даст тебе другого ребенка».
— Отпусти, — тихо проговорила Анджи, пытаясь улыбнуться.
Просьба возымела действие. Потянувшись за теркой для пармезана, мама сказала:
— Обед готов. Мира, усади детей за стол.
В столовой свободно помещалось четырнадцать человек. Сегодня было пятнадцать. Посреди большой комнаты, оклеенной розовыми с бордовым обоями, стоял старинный стол красного дерева, вывезенный из Италии. На стене, рядом с изображением Иисуса, висело богато украшенное распятие.
— Давайте помолимся, — сказала мама, когда все сели.
— «Благослови нас, о Боже, и Твои дары, что мы вкушаем от щедрот Господа нашего Христа. Аминь».
Мама встала и подняла бокал с вином:
— Мы пьем за Сала и Оливию. — Ее губы задрожали. — Не знаю что сказать. Говорить тосты — мужское дело. — Она резко опустилась на стул.
Тронув мать за плечо, Мира встала:
— Мы приветствуем Сала в нашей семье. Пусть ваша любовь будет такой же крепкой, как любовь наших родителей. Пусть ваши шкафы будут полными, спальни — теплыми и, — ее голос смягчился, — пусть у вас будет много здоровых детей.
Вместо смеха и аплодисментов наступила тишина.
Анджи выдавила из себя улыбку, хотя это никого не обмануло. Все думали о том, как она отнесется к появлению в семье еще одного ребенка. Она подняла бокал.
— За Сала и Ливви, — торопливо проговорила она, надеясь выдать свои слезы за слезы радости.
Беседа возобновилась. Раздался дружный стук вилок и ножей по фарфору, снова зазвучал смех. Хотя семья собиралась каждый праздник и дважды в месяц вечером по понедельникам, им всегда было о чем поговорить.
Анджи огляделась. Мира что-то рассказывала маме, Винс и дядя Фрэнсис обсуждали последний бейсбольный матч, дети играли, Конлан расспрашивал тетю Джулию об операции, которую она перенесла.
Анджи не могла ни на чем сконцентрироваться. Ее сестра хотела ребенка, значит, так оно и будет. У ее сестер это происходило с легкостью.
После обеда, пока Анджи мыла посуду, каждый, кто проходил мимо раковины, сжимал ее плечо или целовал в щеку. Все понимали, что сказать тут нечего. Почти десять лет они надеялись и молились, но Анджи и Конлан так и не сумели стать семьей.
В конце концов Анджи не выдержала. Швырнув посудное полотенце на стол, она бросилась в свою спальню. В уютной комнатке, где даже обои остались прежними — розы в белых корзинках, — стояли две кровати с розовыми покрывалами. Она присела на краешек своей постели.