– Тысяча марок – это все, что ты смог предложить королю в качестве взятки? – насмешливо обратился Роджер к Гуону, нанеся удар первым.
Гуон покраснел:
– Сомневаюсь, что ты можешь предложить ему больше.
– Поживем – увидим, – пожал плечами Роджер.
Он попытался пройти мимо, но Гуон заступил ему дорогу. Де Гланвиль прислонился к стене в настороженном молчании, наблюдая, но не принимая участия, а Уилл с встревоженным видом держался позади Гуона, кусая нижнюю губу.
– Ради всего святого, или помочись, или убери своего петушка обратно в брэ, – презрительно фыркнул Роджер.
Гуон побледнел. Роджер пристально посмотрел на де Гланвиля:
– Или ты ждешь, когда за тебя помочится кто-то другой? Это больше на тебя похоже!
Гуон схватил Роджера за руку.
– Тебе не одержать верх! – прошипел он с ненавистью.
– Следи за мной, и увидишь, – парировал Роджер.
Сбросив руку Гуона, он зашагал прочь из уборной. Кровь стучала в висках, его подташнивало. Он не сомневался, что Гуон именно так и поступит: будет следить. И оттого у Роджера горело между лопатками, как будто он побывал в зарослях крапивы.
Гундреда нахмурилась, глядя на сорочку, которую только что выудила из груды постиранного белья. В одном из швов появилась прореха, которой не было, когда белье отправилось к прачке, а на манжетах еще виднелась грязь. Почему никто никогда не работает как положено? Хлеб при дворе обязательно непропеченный или подгорелый, а вино невозможно пить. Матрас прошлой ночью кишел блохами. Не лучше ли сдаться и вернуться в Банджи? Но она не может. На карту поставлено слишком многое. А теперь еще и сорочка порвана. Хотелось плакать, кричать, браниться и топать ногами, но все это требовало слишком много усилий.
Мужчина прокашлялся, и Гундреда подняла глаза. Роджер де Гланвиль стоял в дверях, прижав кулак к губам. Она не знала, радоваться помехе или досадовать на нее.
– Графиня, я хотел бы переговорить с вами, если это возможно, – произнес он.
Нельзя не признать, любезный разговор – совсем иное дело. Вздохнув, она указала на груду белья:
– Надо было просмотреть, прежде чем платить прачке. Почему это так сложно? Я хочу слишком многого?
– Разумеется, нет, миледи.
Гундреда уловила умиротворяющую нотку и решила, что Роджер поддразнивает, но, по крайней мере, в его глазах было сочувствие – нечто совершенно чуждое ее мужу. За двадцать лет брака она не видела ни одного проявления доброты со стороны Гуго.
– Нет, – повторила Гундреда. – Спасибо, что напомнили. – Она вздохнула и устало махнула служанке. – Убери это в сундук да пересыпь полынью от блох. – Потом взглянула на де Гланвиля. – Переговорить о чем?
– О будущем.
– А именно?
– Спор о наследстве вашего сына может затянуться на годы. Вам необходим адвокат при дворе, чтобы отстоять ваши интересы и не дать замять дело.
– Мне это прекрасно известно, – скрипуче хохотнула Гундреда.
– Ваш пасынок – весьма решительный молодой человек.
– Он ничтожество! – выплюнула она.
С тех пор как Гундреда приехала во Фрамлингем испуганной упирающейся невестой, она испытывала легкую, но явную неприязнь к Роджеру. Ее робкие попытки сблизиться с ним были встречены злыми слезами и вспышками ярости. Не ее вина, что брак его родителей был признан недействительным и его мать отослали прочь, но Роджер все равно винил мачеху, а у нее не было ни времени, ни желания бороться с враждебностью пасынка. Гундреда не была святой Юлианой и не могла этого изменить. Когда она пожаловалась мужу на поведение его сына, Гуго, как и следовало ожидать, избил мальчика до полусмерти, и в этом Роджер тоже винил ее. Их взаимная неприязнь тлела год за годом. Роджер упорствовал в своем отторжении, не обращая на мачеху внимания и держась поодаль. Когда у Гундреды родились сыновья, ее раздражение только возросло. Роджер был кукушонком в гнезде, он стоял между ее отпрысками и их законным наследством. И так продолжалось до сих пор.
– В ваших глазах – возможно, но король подтвердит его законнорожденность и право на Фрамлингем, и я ничего не могу с этим поделать.
Гундреда ожидала чего-то подобного, но ее досада все равно возросла.
– Тогда что вы можете поделать?! – рявкнула она. – Мне сказали, что вы лучший. Это пустое хвастовство?
– Миледи, я… – вздохнул де Гланвиль, жестом предлагая сесть.
– Графиня, – резко поправила она.
Де Гланвиль снова попросил ее сесть, и через мгновение Гундреда повиновалась, но дала понять, что это всего лишь уступка.