– Графиня, это не пустое хвастовство, – твердо сказал он. – Вы не найдете при дворе лучших юридических советников, чем я и мой брат Ранульф. Король благоволит ему и, возможно, сделает следующим юстициарием, но ни один из нас не может творить чудеса.
Гундреда сощурилась, разглядывая его:
– А приобретенные земли? Тоже скажете, что ничего не можете поделать?
– Король придержит их на время, пока решается спор, – задумчиво посмотрел на нее де Гланвиль, – но есть надежда убедить его отдать их вашим сыновьям.
– И как долго продлится это «на время»? – спросила она.
– Не могу сказать, графиня, но я продолжу уговаривать его. – Де Гланвиль сел рядом с ней, помедлил и сказал: – Я хочу сделать предложение, которое, полагаю, будет выгодно нам обоим.
Под его взглядом у нее по спине пробежал холодок.
– Предложение какого рода?
Он прокашлялся:
– Я второй сын, но с неплохими видами на будущее и высоким положением при дворе. Моя семья обладает влиянием в Восточной Англии. Полагаю, мы могли бы составить хорошую пару. Ваша сила духа достойна восхищения, и мне кажется, что мы поладим.
Гундреда закашлялась, чтобы не засмеяться, поскольку знала, что не сможет остановиться, и не хотела показаться сумасшедшей.
– С какой стати мне выходить замуж во второй раз? – спросила она. – Одного более чем достаточно.
– Потому что это поможет вам выдержать бурю, – ответил де Гланвиль. – Мне будет гораздо легче отстаивать ваши права в роли мужа. Вам не позволят оставаться вдовой. Кто-нибудь попросит у короля вашей руки, и этот человек может оказаться из того же теста, что и ваш бывший муж. Здесь много подобных охотников, но я не из их числа.
Гундреда с подозрением разглядывала его.
– А в чем состоит ваша выгода? – спросила она. – Никто не женится, не видя преимуществ для себя.
– Разумеется. Вашим приданым станут земли в Восточной Англии и родство с графами Уориками. Если я смогу отсудить земли вашего мужа, кто знает, что еще мы сможем приобрести?
– Откуда мне знать, что вам можно доверять? – выгнула брови Гундреда.
– Вы не можете этого знать, – откровенно ответил де Гланвиль, – но это касается и любого другого. Если у меня будет законный интерес в приобретении поместий для вашего сына, я буду лучше печься и о вашей выгоде.
– Я вышла из возраста деторождения и не смогу подарить вам наследников.
– Это не важно. Я младший сын, мои братья продолжат наш род.
– А если я откажу?
Де Гланвиль чуть улыбнулся:
– И тем не менее попытаться стоило… – Он помедлил. – Простите мою дерзость… У вас чудесные глаза.
Вопреки здравому смыслу вопреки холодным доводам рассудка его последние слова укрепили графиню в принятом решении, подобно тому как металлическая сетка укрепляет дорогое стекло в окне. Еще ни один мужчина не говорил ей подобного. Гуго скорее избил бы ее, чем произнес комплимент. Гундреда чувствовала, как жар приливает к щекам, словно она была глупой мечтательной девчонкой.
– Мне необходимо подумать, – произнесла она, сознавая, что укрепления пали.
– Конечно, но я надеюсь, вы окажете мне честь.
Он ушел, степенно поклонившись. Стоя в тесной пыльной комнате, Гундреда ощутила, как слезы текут по лицу.
– Графиня? – обеспокоенно спросила горничная.
Гундреда вытерла лицо манжетой.
– Я передумала, – сказала она. – Разыщи прачку и верни ей сорочку. Пусть отстирает ее до снежной белизны и обязательно зашьет дырку.
Глава 6
Устроившись на согретой солнцем скамейке в углу двора, Ида достала вышивку из корзинки с шитьем. Она трудилась над подушечкой для ног. Ида задумала узор из листьев папоротника и крошечных алых первоцветов. В одном углу она вышила маленького зайца-русака, выглядывающего из листвы, в другом – преследующую добычу гончую, и результат ее радовал. Рядом сидела Года, подшивая сорочку.
Генрих был прикован к спальне, страдая от гнойника на ноге. Несколько лет назад конь тамплиера лягнул его в бедро, повредив кость, и время от времени старая рана воспалялась и наливалась гноем. Врач наказал ему отдыхать, настаивая, что на ногу необходимо ставить припарки, возложив ее на подушки для облегчения выпуска жидкости. Генрих собирался отплыть в Нормандию, чтобы уладить неотложные дела, но до своего выздоровления был вынужден оставаться в Винчестере, а потому был не только нездоров, но и сварлив. Он не был склонен к постельным утехам, чему Ида радовалась, но ее могли в любой момент вызвать, чтобы поправить скамеечку для ног, взбить подушки, спеть или просто посидеть в его спальне. Пока, однако, она была вольна греться на солнце и наслаждаться шитьем.