– Жена? Но герр Рудольштадт никогда не говорил…
Прервав ее, Лорелея объяснила, что случилось и в какой больнице находится Курт.
– Mein Gott! Я как чувствовала что-то недоброе, поэтому и сняла трубку. Фрау Рудольштадт, меня зовут Катлина. Чем я могу помочь?
– Возможно, вы знаете, – начала Лорелея, – есть ли у моего мужа личный врач. Здесь, в больнице, делают все, что могут, но я хочу… хочу знать наверняка…
Голос ее дрогнул. Нет, больше она плакать не станет. Слезы ничего не изменят – этот горький урок Лорелея усвоила еще в юности, когда судьба отняла у нее отца и мать.
– Понимаю, фрау Рудольштадт. Да, у вашего мужа есть личный врач. Я позвоню ему и попрошу приехать в больницу, хорошо?
– Спасибо. Большое вам спасибо.
– Если понадобится что-то еще…
– Да, спасибо. Я позвоню, как только что-то станет известно.
В этот миг двери кабинета распахнулись, и санитар выкатил каталку в коридор. Лорелея бросилась к мужу, но чья-то рука легла ей на плечо.
– Фрау Рудольштадт? Я проводил энцефалограмму вашего мужа. Сейчас его везут в операционную, чтобы наложить гипс на руку.
Лорелея с трудом оторвала взгляд от каталки.
– Что показала энцефалограмма? Мой муж… что с ним?
Коротко, стараясь не употреблять медицинских терминов, врач ответил на ее вопрос. Исследование показало сотрясение мозга. К счастью, ему повезло: более серьезных повреждений не обнаружено.
А если бы не повезло… Но Лорелея отогнала эту мысль.
В этот миг к ним подошел невысокий кареглазый и темноволосый человек, представившийся личным врачом Курта. Лорелея начала его расспрашивать, но он жестом остановил ее.
– Фрау Рудольштадт, позвольте мне сперва переговорить с врачами, обследовавшими вашего мужа.
Несколько минут ожидания превратились для Лорелеи в вечность. Наконец врач подошел к ней. С рукой Курта, сообщил он, все будет в порядке. А вот голова… Тут он мягко, успокаивающе коснулся ее плеча. Чем скорее Курт придет в сознание, тем лучше. Его перевели в отдельную палату, и, если фрау Рудольштадт готова немного подождать…
Но ждать Лорелее пришлось до темноты. Уже смеркалось, когда медсестра пригласила ее к мужу – в небольшую, слабо освещенную палату, где царила тишина.
Курт по-прежнему лежал неподвижно. К руке его была подсоединена капельница, под одеялом угадывались еще какие-то трубки.
Лорелея взяла его за руку, тихонько позвала. Курт не шевелился, не открывал глаз. Она ощутила, как глаза снова переполняются слезами. Наклонившись, Лорелея осторожно поцеловала мужа в лоб, затем села на стулу кровати и, не выпуская его руку, приготовилась ждать.
Она сама не знала, чего ждет. Знала одно: не выйдет из этой палаты, пока Курт не вернется к ней, пока она не взглянет ему в глаза и не скажет… не скажет…
Голова ее запрокинулась на спинку стула. Несколько секунд спустя Лорелея уже крепко спала.
Томительно текли часы. Под утро, когда первые лучи солнца позолотили шпили старинных церквей за окном, глубокое забытье Курта сменилось наплывом беспорядочных сновидений.
Он был один в бескрайнем поле. Или нет, здесь была и Лорелея – и он бежал за ней. Бежал, чтобы сжать ее в объятиях и никогда не отпускать. Потому что она его жена перед Богом и людьми, потому, черт возьми, что он смертельно устал от этого фарса, потому что желает ее больше всего на свете. Желает… и любит. Но, как бы он ни ускорял шаг, догнать ее не удавалось. Еле видная фигурка ее маячила впереди, становясь все меньше. Он позвал ее по имени, но она бросилась бежать.
Курт хотел побежать за ней, но вдруг остановился. Что он делает? К чему гоняться за женщиной, которая знать его не хочет?
Перед ним вдруг открылась залитая солнцем улица. У тротуара припаркован его автомобиль. Отлично! Не все ли равно, куда ехать – лишь бы подальше от нее! Забыть бессердечную колдунью, что сперва приворожила его, а теперь мучает холодностью и равнодушием…
Во сне Курт снова переживал страшные минуты катастрофы. Снова делал крутой поворот, видел испуганные глаза женщины с ребенком, выскочившей из-за припаркованной машины, снова изо всех сил жал на тормоз – и, видя, что не успевает остановиться, отчаянным рывком выкручивал руль вправо. Снова слышал душераздирающий скрежет металла, чувствовал, как острая боль пронзает тело, и с необыкновенной ясностью понимал, что никогда, никогда больше не увидит Лорелею. Черт бы побрал гордость, помешавшею ему сказать самое главное! Теперь она не узнает… никогда не узнает…
– Курт!
Он застонал и заметался на кровати.
– Курт! – снова послышался тихий голос. – Открой глаза, пожалуйста. Пожалуйста, вернись ко мне.
Ее мольба вернула ему силы. Курт открыл глаза и увидел над собой бесконечно милое лицо жены. Она улыбалась, но в глазах ее стояли слезы.
– Лорелея, – прошептал он.
Она бросилась ему на грудь и горько зарыдала. С трудом подняв непослушную руку, Курт обнял жену и прижал к себе.
В этот миг он был счастлив, как никогда в жизни.
Вскоре в палату вбежала медсестра, заметившая на мониторе, что он очнулся. Следом за ней появились врачи, и Лорелея исчезла. В следующий раз, несколько часов спустя, когда Курт снова увидел жену, лицо ее было спокойно и холодно. У него язык не повернулся спросить, в самом ли деле она рыдала у него на груди и молила вернуться к ней.
Сама она ничего не сказала, и он не спрашивал. По словам невропатолога, в первые минуты после выхода из комы пациенты порой испытывают галлюцинации.
Возможно, все дело в этом?
В самом деле, не глупо ли надеяться, что после всего пережитого Лорелея чувствует… что она все еще хочет…
Через три дня Курт уже норовил вырваться из больницы.
– Я уже целую вечность провел в этой палате! Говорю вам, я тут больше ни дня не останусь!
Он откинулся на подушки и гневно взглянул на небольшую толпу, собравшуюся в изножье его кровати. Ортопед, лечивший сломанную руку, невропатолог, консультировавший его по поводу сотрясения мозга, дежурная медсестра – все стояли, скрестив руки, и смотрели на него крайне неодобрительно.
Здесь же были и личный врач Курта, и его жена. Личный врач явно наслаждался ситуацией. Что до жены – Бог ее знает. Женщины умеют скрывать свои чувства.
– Герр Рудольштадт, не думаю, что стоит говорить о вечности, – сурово заметила медсестра. – Вы в больнице всего три дня.
– А сами вы когда-нибудь здесь лечились?
– Э-э… вообще-то нет, но больница у нас первоклассная, и…
– И это больница. Место для больных. – Курт выпрямился. – Как по-вашему, я похож на больного?
– Но ваша рука… – начал ортопед.
– Я сломал руку, – прервал его Курт. – Вы наложили гипс. Можете сделать что-то еще?
Ортопед почесал ухо.
– Ну… пожалуй, нет.
– Ваша очередь. – Курт повернулся к невропатологу. – Или вам нечего сказать?
– Вы перенесли сотрясение мозга, и очень тяжелое… – без особой уверенности в голосе начал тот.
– Я могу двигаться на собственных ногах, говорить и легко прохожу все ваши проверки. На одной ноге я простоял так долго, что чуть не вообразил себя журавлем, и пальцем в кончик носа попадаю безошибочно. Если желаете, могу продемонстрировать.
– Нет-нет, не нужно, – смущенно улыбнулся доктор.
– Значит, договорились. Я выписываюсь.
– Но…
– Выбирайте. Либо вы меня выписываете, либо я ухожу, не спрашивая вашего разрешения.
Личный врач Курта вздохнул и сделал шаг вперед.
– В самом деле, господа, отпустите-ка его домой. Мы с фрау Рудольштадт уже все обсудили. Мы за ним присмотрим.
Курт покосился на Лорелею, но лицо ее по-прежнему оставалось бесстрастным. Как и все эти три дня. С того самого утра, когда, очнувшись от сна, он услышал ее нежный голос, увидел улыбку на заплаканном лице, ощутил на своей обнаженной груди теплую влагу ее слез…