Ехать пришлось долго… или, может, мне так казалось от того, что я сильно устал – но в пути я успел пару раз задремать и проснуться, и раза два мы останавливались на станциях обслуживания. Кэт даже маленькую порцию мороженого себе взяла. А мне как-то кусок в горло не лез.
Впрочем, когда мы прибыли, я немного отвлекся. Набережная в Литтлхэмптоне – просто потрясающее зрелище. Эти разноцветные дома совсем недалеко от воды, светлый песок, темно-синие воды, такие глубокие, безмятежные… ряды кораблей, на которые хочется смотреть и смотреть, мечтая о далеких странах. Вот бы мы с Кэт когда-нибудь жили здесь. Работали бы в магазине сувениров, ходили бы на обед в какое-нибудь маленькое кафе, с террасы которого видно море.
- Тут уже недалеко, - сказала Кэт, сворачивая на одну из узких улочек. – Оставим машину на парковке и чуть-чуть пройдемся пешком.
Это напоминало какие-то приключения шпионов: оставить машину на парковке, пробираться по узкой улице, пытаясь выглядеть как обычная пара, занятая своими делами. Кажется, я даже о чем-то шутил, и Кэт смеялась, хотя не думаю, что ей было так уж смешно. Юморист из меня еще худший, чем творец.
Невысокая стройная женщина в элегантном черном пальто и черной шляпке приблизилась к ограде одного из белых домиков.
- Вот она… - прошептала мне Кэти и позвала ее.
Мадам обернулась.
Я узнал ее, за эти годы она почти не изменилась. Даже взгляд был тот же – как будто она боялась таких, как мы. Боялась, или презирала…
- Простите, мы не хотели испугать вас, мадам. Мы приехали просто поговорить с вами, конечно, если вы позволите. Я Кэти Ш., из Хейлшема, со мной Томми Д. – может быть, вы помните нас.
- Из Хейлшема, - повторила она, внимательно глядя на нас. – Что же, пойдемте.
Мы последовали за ней в дом. В холле темнокожий слуга принял у нас куртки и пальто у мадам, и повесил в шкаф. Мадам провела нас в гостиную на первом этаже. На белых стенах уютной комнаты, обставленной мебелью «под старину», будто с иллюстраций в книгах, висели несколько картин, и на одной из них даже был изображен Хейлшем.
- Работа Кэти… - не удержавшись, прошептал я.
- Да, вы правы, я вас помню, - с ноткой горечи сказала Мадам. – Садитесь. Мне интересно, почему вы решили приехать ко мне и что вы хотели бы мне сказать.
Она указала нам на диванчик у большого стола из темного дерева, а сама расположилась в кресле напротив. Я, с трудом справляясь с застежками, достал из сумки тетради со своими рисунками.
- Вот. Я знаю, вы не брали моих работ в Галерею, и я сам в этом виноват. Но с тех пор я много работал, я пытался совершенствоваться,… в общем,… я привез вам свои рисунки из Коттеджей, и еще несколько недавних. Может быть, вы оцените прогресс…
Мадам слегка приподняла брови в удивлении. Кэти слегка сжала мою ладонь и заговорила, более уверенно и продуманно:
- Мы приехали к вам просить об отсрочке. Мы из Хейлшема, и мы любим друг друга. Говорят, если парень и девушка из Хейлшема любят друг друга, им могут позволить провести несколько лет вместе. Пожить так, как живут обычные люди.
- Вы не первые, - ровным тоном ответила Мадам. – Что бы ни делали наставники и служащие Центрального управления, этот слух живет. Я сама видела уже с десяток пар, которые приезжали ко мне и говорили, что по-настоящему любят друг друга. Некоторые пары приезжали в школу, кто-то писал письма. Вынуждена вас разочаровать. Это просто слух.
- Никакой отсрочки нет?! – потрясенно воскликнул я.
Она кивнула.
- Увы. Ни для кого, ни под каким предлогом, отсрочки не существует.
Я сжал кулаки так сильно, что ногти впивались в кожу, и в ярости выкрикнул:
- Тогда для чего нас воспитывали, как людей?! Для чего нас учили творить и ценить искусство?! Для чего была Галерея, если, в конечном счете, это ничего не значит?.. Я думал, наши работы должны помочь выявить, какие у нас души!
- Томми… - прошептала Кэти, успокаивая меня. – Томми, прошу тебя…
Мадам опустила голову.
- Но разве воспитанники Хейлшема так мало получили? Достойное образование и воспитание, даже не все дети в обычном мире получают такое. Вы стали развитыми личностями, хорошо осознающими свой долг. Что же касается Галереи… такие интернаты, как Хейлшем, Гленморан-Хауз и Сондерз-траст, возникли для того, чтобы исследовать вопрос, кто такие клоны, есть ли у них собственное сознание. Ваши работы выявляют не то, какие у вас души – они должны показать, есть ли у вас душа.
- Есть ли у нас душа… - задумчиво повторила Кэти.
В тот день, поглощенный своим отчаянием, я не обратил внимания на то, что она сказала. Но позже, вспоминая нашу поездку к Мадам, я понял, что тогда впервые увидел совершенно незнакомую мне Кэт. Мы так надеялись на отсрочку, и мне казалось, Кэти, при всей ее сдержанности, тоже не выдержит груза сегодняшнего шокирующего известия.
Нет, вряд ли ее слова были проявлением обычного самообладания. Впрочем, не об этом я сейчас хотел сказать.
- Я помню вас. Кэти, очень талантливая девочка… - Мадам вздохнула. – И ты, Томми, такой вспыльчивый, порывистый, но с добрым сердцем. Мне жаль, но я ничем не могу вам помочь.
Никогда.
Никогда ничего уже не будет.
========== Глава 23. Кэти Ш. ==========
Yet in the dark, still he screams your name
Nights living death with witch rhymes insane…
(c) Type o Negative – September Sun
Я поспешила деликатно закончить разговор, попросить прощения за беспокойство и уйти вместе с Томми, пока он окончательно не потерял контроль над эмоциями и не наговорил того, о чем потом будет жалеть. Странно – я даже не чувствовала разочарования, или боли, или шока, или отчаяния. Просто горечь и пустота. Мы с Томми шли, держась за руки. Я чувствовала, что он дрожит, сама же…
Наверное, где-то в глубине души я была готова услышать о том, что отсрочки не существует. И – продолжать жить дальше.
«Если ты хочешь быть с Томми, Кэт, ты должна бороться. Должна смотреть в будущее».
В полном молчании мы выехали из Литтлхэмптона, свернули на боковую трассу, проходившую через посадки и поля. Я догадывалась, что сейчас Томми будет неприятен любой намек на жизнь людей вокруг. Уже сгущались сумерки.
- Кэти, ты можешь остановить машину? – вдруг попросил Томми. – Я хочу выйти.
Я послушалась. В тишине было слышно, как хлопнула дверца. Томми вышел, вскоре его шаги стихли. Сидя за рулем, я вглядывалась вдаль, думая о том, как мне теперь быть. Все эти месяцы, даже еще надеясь на отсрочку, я продолжала писать сообщения Заганосу, рассказывая о том, что происходит в клиниках, где я бываю, что я слышу от помощников и врачей, что узнаю из разговоров, когда медики забывают о моем присутствии, воспринимая помощника как предмет мебели и не сдерживаясь в выражениях. Мы редко что-то обсуждали, но я ведь достаточно хорошо знаю его – во всяком случае, намного лучше, чем другие доноры и тем более люди – и, мне кажется, я понимаю, почему ему интересно, что где происходит. В этом должен быть какой-то замысел. Чтобы выжили такие, как мы.
А если и это очередная иллюзия?
Я уже предприняла один шаг в попытке уберечь Томми – мы вместе сделали этот шаг, попросили об отсрочке. Но раз ее нет…
Не думать об этом. Я и так слишком далеко зашла. Часть той бездны, которой я опасалась, поселилась во мне.
Мои размышления прервал крик – дикий, отчаянный, какой-то нечеловеческий. Будто кричал разъяренный зверь. Я выскочила из машины. А вдруг где-то в округе скрывается маньяк?..
Я побежала в кусты, из которых раздавался вопль, и увидела, как Томми, согнувшись, плачет и кричит. Как в Хейлшеме, когда над ним смеялись мальчишки. И точно так же, как тогда, я подошла и обняла его, не боясь, что он нечаянно меня толкнет или ударит.
- Томми…
- Почему?! – выкрикнул он. – Почему?!.. всё было зря, Кэти… я зря надеялся… отсрочки не будет… я не хочу становиться донором… я хочу жить…
Я держала его в объятиях, пока он не успокоился, пока яростный крик не сменился слезами. Томми плакал, прижавшись ко мне. Я поглаживала его по спине и плечам.