На финале фильма Кэрри, симпатичная молоденькая помощница, заплакала, и Махмуд сел рядом с ней, обнимая и утешая ее:
- Но ведь Лизбет жила не зря. Разве не для этого мы рождаемся? Чтобы раскрывать души, как цветы. Быть для других солнцем и светом.
И тут на меня будто что-то нашло.
- Не все заслуживают того, чтобы отдавать им себя. Мир жесток, и некоторых жертв никто не ценит, - тут запала просто оглушающая тишина, и я понял, что позволил себе сказать вслух вещи, которые многие из наших боятся даже в мыслях допустить. И уже мягче добавил: - Я о фильме. Семья Лизбет поступила с ней просто по-зверски, если бы у меня был родной человек, я бы с ним так не обращался.
На этом многие с облегчением вздохнули, разговор продолжился о фильме и судьбе несчастной Лизбет, потом Кэрри спросила меня что-то о Хейлшеме…
Уфф. Мне нужно попить успокаивающие отвары и привести нервы в порядок, иначе так и до беды недалеко. В этот раз вроде прокатило, все были так впечатлены дурацкой мыльной оперой, и я смог сделать вид, что тоже распереживался из-за героев.
Вот только Махмуд от меня не отстал. Когда мы уже сидели в его палате, он спросил:
- Заганос, неужели ты на самом деле думаешь, что жертвовать собой ненужно? Это наше предназначение… в нем невозможно сомневаться!
- Я и не сомневаюсь, - со спокойным видом соврал я. – Но ты ведь помнишь, что нам всегда говорили опекуны? Мы устроены вот так, и созданы, чтобы служить человечеству. А фильмы сняты об обычных людях, и вот у них предназначение у каждого свое, им необязательно приносить себя в жертву. Лизбет могла бы сказать Оливеру, что любит его. И могла не подстраиваться под прихоти родни и соседей. Они же ни разу не подумали, что делают ей больно.
- Ты совсем меня не понимаешь! – воскликнул Махмуд. – Думать только о себе – эгоистично. И это касается всех. И мы, и люди снаружи пришли в мир для того, чтобы сделать его лучше. Чтобы… - он запнулся, будто не зная, как выразить словами красоту этого идеального будущего.
*
Тот разговор оказался далеко не последним в подобном роде. Почему-то всякий раз, когда Махмуд заговаривал о высоких материях, мне хотелось поддеть его язвительными фразами, поспорить, заронить сомнения. Казалось бы, как помощник я наоборот, должен быть заинтересован в том, чтобы подопечный смиренно ожидал выемок, как овца, идущая на убой… но я не мог этого вынести.
У каждого живого существа есть предел выносливости. Я к своему уже приближался.
В один вечер я просто-напросто вырубился. Приехал к Махмуду после напряженного дня, и, пока парень где-то бродил с Кэрри, я присел на его койку, о чем-то задумался, и, оперевшись на подушки, заснул. Очнулся, только когда запищал телефон, возвещая о пришедшем смс.
Я открыл глаза и увидел, что Махмуд сидит рядом со мной и читает.
- Извини, - сказал я. – Я не хотел занимать твою кровать. Ты давно пришел?
- Час назад где-то. Не переживай, я вижу, как ты устал, - спокойно отозвался он. – Может, ты бы в клинике переночевал, чтобы время на дорогу не тратить? Попросись у дежурной переночевать в свободной палате. Или ко мне иди, у меня кресло раскладывается, я на него переберусь.
- Дурак, - проворчал я.
- С чего бы это?
- Мы с тобой цапаемся чуть ли не каждый день, а ты мне свою койку уступаешь, - устало вздохнул я. – Сегодня миссис Вернон работает в ночную смену, она мне место найдет.
Не нужна мне была его забота! Я всё делал будто нарочно, чтобы сохранить между нами дистанцию.
Знаю я таких идеалистов. Они во что-то верят, они рисуют и пишут стихи, даже понимая, что в итоге от них всё равно ничего не останется. Они отдают себя без остатка, не задумываясь, зачем, ради чего… не пытаются бороться, даже не думают о том, что заслуживают лучшего. А таким, как я, остается только сходить с ума от злости на них, себя и страну, в которой такое возможно.
Я помню последние дни Кристины. Она была в сознании всё время, но уже не могла говорить, только едва слышно шептала. Никакие лекарства не могли заглушить адскую боль, которую выражал ее взгляд – полный сострадания, но вместе с тем бесконечного смирения, как у мученицы со средневековой картины. Тонкие пальцы едва ощутимо сжимали мою ладонь. Кристина улыбалась мне сквозь слёзы…
Убийцей – вот кем я себя чувствовал.
Колин Т. из Сондерз-траст, еще один парень, к которому я по неосторожности привязался слишком сильно. Как он играл на скрипке! В Сондерз-траст вообще очень многие серьезно занимаются музыкой, но Колин всё равно считался особенным, ведь Мадам взяла в свою коллекцию больше десятка дисков с его мелодиями.
У меня жар разливался по всему телу, даже от самого незначительного и невинного прикосновения его узких ладоней. Голова кружилась, когда моих губ касались его тонкие губы. Колин не был красив, такого, как он, в толпе едва заметишь… я, любивший его, и то помню его лицо будто сквозь туман. Но тепло прикосновений, щемящая грусть мелодий – это останется со мной навсегда.
…Колин быстро сгорел. Три выемки сразу, за одну операцию. Воспалительный процесс из-за небрежности хирургов. В спешке – еще три выемки. Вот и всё.
Если так же быстро завершит Махмуд, это станет для меня последней каплей. Я слишком быстро привыкаю к нему, теряя власть над собой.
*
Сообщение от Райтхена я открыл не сразу. А потом долго бессмысленно пялился в экран, переваривая то, что прочел.
Оригинал Махмуда – Мехмет Бали, богатый наследник, занятый исключительно прожиганием своей жизни. Самодовольный ублюдок, который ловит кайф, издеваясь над всем живым. Просто так, от скуки, третирует мать, пассий, прислугу в доме, работников во всех магазинах и барах, которые посещает, и даже на приятелей, которые составляют ему компанию в развлечениях, смотрит как на грязь под ногами. Сигареты, алкоголь, гонки на машине в пьяном виде… и это еще только верхушка айсберга.
Райтхен сбросил мне ссылки на открытых ресурсах. О молодом Бали много писали желтые журналисты и популярные блоггеры, свидетели выкладывали видео, да и сам он обожал похвастаться, как избивал «нищебродов», отстреливал или травил животных, снимал девушек в непристойных позах и шантажировал их этими фотографиями или просто без разрешения выкладывал фотки в сеть.
Вот ради кого Махмуд должен отдать свою жизнь…
Нет!
Этого не будет. Я готов на что угодно – украсть, убить, пойти на любой подлог, поставить себя в вечную зависимость от Райтхена и его планов. Но Махмуд должен жить!
========== Глава 27. Кэти Ш. ==========
В конце мая завершил Джейк. Пересадка сердца. После того, как это случилось, я ходила будто в тумане, сама не зная, на каком я свете. К этому невозможно привыкнуть: сначала ты обманываешь донора, умалчиваешь правду о предстоящей выемке, убеждаешь его, что всё будет хорошо, и он поправится,… а потом он ставит точку, и ты до конца несешь в себе груз боли, лжи и потерь.
До самого дня операции я разговаривала с Джейком о книгах, о его эссе, о наших общих знакомых, говорила ему, что мы вместе увидимся с ними. Он отправился на выемку в статусе «спокоен».
Но Элис не простила мне этой лжи. Я и раньше, когда возила подопечных на прогулки или обследования в других клиниках, догадывалась, что Джейк и Элис неравнодушны друг к другу… и все же, когда я, измотанная после бессонной ночи и убитая горем, пришла в палату Элис и рассказала о том, что случилось, я не ожидала этого отчаянного крика.
- Джейк! Не может быть! Это же неправда… Кэт, это точно? Я не могу поверить!
Говорить у меня не было сил. Я только кивнула. Элис заплакала.
- Почему ты не говорила, что выемка будет такой опасной?! Почему ты ни мне, ни ему ничего не сказала?! Если бы мы с Джейком знали, мы бы попрощались, мы бы…