- Ты же знаешь, что ты не виноват, - с намеком, понятным только нам двоим, ответил Заганос. – И жить на проценты от своей части семейного капитала – вовсе не значит сидеть на шее. Мы сможем поговорить с Кэти, она найдет для тебя работу в интернате или в Лиге Помощи. А о сплетнях не беспокойся. Я знаю, кому что пообещать, и кому о каких событиях напомнить, чтобы тебя не трогали. У каждого есть свои грешки и слабости.
Когда он говорил о том, чтобы повлиять на людей, его голос был похож на шипение змеи. Так странно – столько нежности в отношении ко мне, и в то же время…
Я еще в Сент-Пол понял, что ради нашей любви он готов пойти на всё.
В рыцарских романах любовь, готовая преодолеть любые препятствия, кажется высшим счастьем. В них слова «ради тебя я решусь на что угодно» звучат волшебным заклинанием.
Но в реальности от этого иногда становится страшно.
Я молчал, закрыв глаза и чувствуя знакомое тепло, знакомый аромат одеколона с нотками зеленой мяты и лаванды, едва ощутимый запах дыма. На словах так просто отказаться от всего, что нас связывает, и в то же время в этих объятиях хочется остаться навсегда.
Не оставляй меня, не оставляй, что бы я ни говорил.
- Махмуд… неужели ты хочешь, чтобы я ушел? Я больше не нужен тебе? Может, тебе противно, когда я прикасаюсь к тебе? – шептал Заганос с тем пылом, который я не часто слышал в его голосе, разве что в наши ночи любви. – Скажи, что я тебе противен, и…
- Я не могу так сказать! – в отчаянии возразил я.
- Значит, всё остальное уже неважно. Пусть люди думают, что хотят. А я буду с тобой. До самой смерти.
- Не говори так.
Меня пробирала дрожь. В нашей новой жизни думать о смерти было страшно.
Мы прижались друг к другу, обнявшись, и никакая сила не могла заставить нас разомкнуть этот круг, защищающий от всех страхов и сомнений. Нет, как же можно расстаться, только не теперь!
- Махмуд, я больше не хочу притворяться, что мы чужие. В этом я обманывать не могу, это меня убивает… - Заганос коснулся губами моей шеи. – Ты станешь моим мужем?
Он почти умолял об этом, как тогда, когда говорил, что хочет принадлежать мне по-настоящему. И разве мог я сказать «нет»? Даже если о нас будут говорить еще больше. Пусть.
И, глубоко вдохнув и выдохнув, зажмурившись, будто перед тем, как нырнуть в глубину, я тихо ответил:
- Да.
Той ночью мы любили друг друга так, как если бы каждая минута могла стать последней. Но наутро впервые за этот год нам не приходилось спешить, расставаться, пока никто ни о чем не догадался. Странно, но почему-то мне стало легче на душе. Одной ложью меньше…
*
Утром Заганос сидел за столом на кухне, разложив перед собой листки, карандаши и ручки, и поставив рядом пепельницу.
- Хоть бы подождал, пока я завтрак разогрею! – проворчал я. – Оделся как попало, не причесался, зато уже сигарета в зубах и телефон в руках.
Он только засмеялся.
- Мы еще не расписались официально, а ты отчитываешь меня так, будто мы женаты лет двадцать. Не переживай. Я назначу интервью и съемки, встряхну кое-какие связи, чтобы тебя оставили в покое, а тогда можно и про завтрак подумать. Только сначала кофе.
Я поставил в микроволновку блюдо с выпечкой «бурек» (1), выставил время, обернулся, и, выхватив чистый стикер из беспорядочно разбросанных листков, написал:
«Видела бы тебя сейчас Клювастая!».
«Ее бы удар схватил от ужаса!».
Уже привычно щелкнула зажигалка. Сейчас наши тайны и секреты впервые за всё это время вызывали улыбку.
Это наше прошлое. Каким бы оно ни было, и пусть мы его скрываем ото всех – воспоминания оживают во взглядах и жестах, понятным только нам двоим.
Мы выживем и будем беречь друг друга. Вопреки всему.
Комментарий к Глава 58. Махмуд Т.
(1) бурек/бюрек – турецкая выпечка, рулеты из слоеного теста с начинкой, как правило, с брынзой или другим видом сыра и зеленью.
========== Эпилог ==========
Кэти Ш.
Время от времени я бываю в Хейлшеме. Посещение интернатов, где когда-то воспитывали доноров – тоже часть моей работы. Сейчас подобные школы изменили свою направленность, вместе с детьми, созданными при прежней системе, там воспитываются и обыкновенные сироты, найденные в «колыбелях милосердия» или потерявшие родителей из-за несчастного случая. Между воспитанниками не делают разницы, теперь предназначение у всех одно: быть счастливыми.
Странное это чувство – понимать, что столько изменилось, и в то же время узнавать все те места, с которыми связаны лучшие воспоминания детства. Павильоны остались теми же, и деревья, и озеро… я прохожу по аллеям в саду, по которым когда-то ходили мы с Томми… у дерева, возле которого когда-то стояли и шептались мы, стоят и обнимаются другие подростки.
Как-то я повезла Чарли с собой, показать ему, где я выросла. Он был в восторге. «Мам, да вы с папой жили в сказке!». Пока что мы с Томми не рассказываем ему о донорстве. Может быть, позже. Когда он станет старше и будет готов услышать правду.
А пока я захожу в классы, где сидела на уроках сама, беседую с преподавателями… из тех, кто преподавал раньше, остались единицы. Но мисс Джеральдина до сих пор преподает, и она сохранила галерею лучших ученических рисунков. Ярмарки произведений воспитанников остались одной из тех традиций, которую после преобразования решили оставить. Что ни говори, а это учит детей ценить труд одноклассников.
Когда всё только-только начиналось, я и предположить не могла, что проживу хотя бы двадцать девять лет. Сейчас мне тридцать три, мы с Томми вместе, у нас есть любимая работа и приемный ребенок. Мы побывали на Лазурном Берегу, целый месяц отдыхали на пляже, строили замки из песка, собирали ракушки, смотрели в ярко-синее небо,… бросали монетки в фонтаны, и теперь могли надеяться, что вернемся сюда еще не раз.
У нас впереди целая жизнь.
Но в Хейлшем я время от времени возвращаюсь, и не только из-за работы. Трудно объяснить, почему. Просто здесь осталась часть моей души…
*
Махмуд Т.
Иногда Заганос просыпается среди ночи и сидит на постели, вглядываясь в темноту. Когда я чувствую, что он не спит, и просыпаюсь следом за ним, он целует меня в висок и шепчет:
- Не обращай внимания. Ночь темна и полна ужасов. Всё пройдет.
Он не говорит, что видит во сне, но я и так догадываюсь. Прошлое помощника. Доноры, которых он не мог спасти. Напряжение и страх последних дней перед подменами.
Мы уже год женаты официально. Скоро мы обратимся в репродуктивный центр, и в лаборатории нам создадут ребенка. От этой мысли мурашки пробегают по коже от волнения.
Ребенок, который будет чем-то похож на нас обоих!..
«Не обращай внимания».
Я так не могу. Может, когда-нибудь тени прошлого оставят нас. Когда Заганос оставит пост министра, и мы поживем год-другой в уединении, подальше от столичного шума и внимания людей к нашей жизни. Когда мы станем родителями. А пока мы, как прежде, молчим в тишине, сидим рядом, думая каждый о своем…
Ничего. Переживем. Я держу его за руку, поглаживаю пальцы, прикасаюсь губами к ладони. Шепчу:
- Я с тобой. Мы всё выдержим.
…Одной ночью первым просыпаюсь я. Не от кошмаров. Просто звучащие в сознании строки не дают покоя, просятся на бумагу. Я встаю тихо-тихо, накидываю рубашку, иду в соседнюю комнату, включаю свет, ищу чистый лист и карандаш.
С тех пор, как я покинул Сент-Пол, я не написал ни строчки. Сначала – потому что боялся выдать себя. Позже слова просто перестали переходить, таинственный голос умолк, а я и не придавал этому значения, ведь у меня оставалось рисование.
И вдруг, через столько лет…
Теперь я не боюсь. Неважно, увидит ли свет этот рассказ, или останется очередным секретом только для двоих.
Слова приходят, будто из ниоткуда, и в этот миг мне уже ничего не страшно.
КОНЕЦ