— Белые. И даже, по-моему, более белые, чем всегда. По крайней мере, фонари на моей улице не горят всю ночь. А раньше их хоть на пару часов, да зажигали.
— Экономия. И природа туда же. Тоже свет экономит. Весла не видно.
— Зато она не экономит воду, — заметила я. — Дождик пошел. Давай обратно, а?
Не успела я довести фразу до конца, как дождик превратился в грозу. Правда, мы предусмотрительно не расставались с клеенчатыми плащами, однако даже сквозь них иной раз проникали омерзительно холодные струи. А еще они больно били по лицу. Где-то в вышине загремел гром, услужливо сопровождая стремительную молнию. Желание вернуться росло и крепло. Для скорости мы поделили весла — одно Насте, другое мне. Это нарушало синхронность, но мы ведь не на соревнованиях! Вот протока, выводящая в соседнее озеро, теперь надо проплыть через него до следующей протоки, а там и пристань недалеко. Молнии били все чаще, самые наглые позволяли себе вонзаться в воду совсем рядом с нами.
— В журнале «Наука и жизнь» написано, — позволила себе заговорить я, — что одно и то же напряжение может кого-то убить, а кому-то не причинить вреда. Все зависит от сопротивление организма. А сопротивление во многом зависит от эмоционального настроя. Попытайся эмоционально настроиться.
— На что? — буркнула Настя. — На то, что сейчас в меня ударит молния? Думаешь, это поможет?
Впрочем, вести долгие разговоры обстановка не позволяла — в рот затекали струи дождя. Они были какие-то косые и добирались до тебя, как бы ты ни извивался. Ага, протока, а за ней…
— Слушай, мы тут когда-нибудь были?
— Не знаю, — неуверенно ответила мне подруга. — Может, это от грозы все выглядит иначе?
— Система Вуоксы соединяется с Ладожским озером. Может, это оно? Здоровое больно.
— Нет, вряд ли. Это иллюзия. Фата-моргана.
Я не стала препираться, хотя была уверена, что фата-моргана нам не грозит. Она возникает в засушливой пустыне, а наша обстановка от сухости была далека. Мы судорожно гребли, а моему воображению представлялась взорвавшаяся плитка и сожженная база отдыха, а также сумма выставленного нам после этого счета. Вот и конец озера… тупик.
— Все-таки это не наше озеро, — сделала вывод Настя. — Плывем обратно!
Руки болели, на теле не было сухой нитки, молнии так и сновали вокруг, и я стала вспоминать маму и попугайчика Кешку — как славно мы с ними жили и как нежно любили друг друга, и вот бедная мама останется сиротой, а у нее гипертония. Господи, хоть бы выбраться живой — о большем я не мечтаю.
Тупик.
— Вон протока! — указываю я.
Мы долго плывем. Плывем из последних сил. Опять тупик! Но ведь как-то мы сюда попали, значит, и выбраться тоже можно! Мы дважды оплыли озеро — безрезультатно.
— Как ты думаешь, — осведомилась Настя, — за завтраком они удивятся, что нас нет? Может, организуют спасательную партию?
— Да они и не заметят.
— Наши порции останутся.
— Их съест Курицын.
— Значит, он заметит.
— И никому не скажет, — с мазохистским удовольствием уверила я. — В надежде съесть еще и обед. И вообще, ночь тут мы не продержимся.
— Мы выйдем на берег. Переночуем под деревом.
— По-моему, в грозу под деревом — самое опасное место. Впрочем, мне уже безразлично. Только маму жалко.
Слово «мама» плохо подействовало на бедную Настю. Если б мы и так не были насквозь мокрыми, я бы уверенно утверждала, что она плачет. Но тут… именно в этот самый страшный миг… забрезжил луч надежды. Я увидела рыбака! Он сидел себе спокойненько в лодке с удочкой и ловил рыбу!
— Вон, смотри! Рыбак! Мы спросим у него дорогу!
— Он что, ненормальный? Ловить рыбу в такую грозу!
Я махнула рукой:
— Рыбаки все ненормальные. Но дорогу наверняка знает. Правда, далеко примостился, но уж поднапряжемся напоследок.
И мы поднапряглись. До сих пор удивляюсь, как мы выдержали эту пытку, однако, представьте себе, мы доплыли. И узрели чайку, уныло восседающую на валуне.
Вообще-то, я люблю животных. Особенно птиц. Но счастье этой чайки, что у меня не оказалось под рукой хорошего булыжника, иначе дни ее прервались бы раньше отмеренного богом срока, а к моим многочисленным грехам прибавилось убийство. Впрочем, нельзя не порадоваться, что булыжника не было также у Насти. Иначе прервались бы мои личные драгоценные дни.
Мы молча и медленно гребли к берегу, надеясь выискать для ночлега место посуше. Может, лучше на островке? Он каменный, а с камня вода вроде бы стекает. Камень… ну, не сухой, конечно, однако и не такой мокрый, как земля. А это что? Короткое матерное слово. Такое короткое — и такое прекрасное!