Оркестр заиграл "My Immortal" Evanescence. Когда-то еще лет восемдесят назад эту песню заслуженно назвали классикой жанра и с тех пор не забывали, изредка прокручивая её на радио. Тугие басы, смягчились, расслабились, позволили песне заблистать в интимной атмосфере вечера. Лай погрузился в свои мысли. Ингрид беспокойно оглядывалась на замкнутое помрачневшее лицо мужчины.
Прерванная тихая беседа продолжилась. Карп тут же втянулся, не совсем понимая основной её смысл. Вскоре Александру удалось повернуть разговор в другое русло. Лай задумчиво улыбнулся: еще одна способность, которой он отчаянно завидовал, вот так просто прийти к малознакомым или незнакомым и моментально стать своим, заслужить признание. Он не осознавал, что счастливое умение Карпа заключается только в радостной вечно дружелюбной улыбке и легкой самоиронии, как свойстве характера.
Лай лениво выхватывал из разговора куски, не запоминая и не особенно вдумываясь в них.
- ... Верю - не верю, верю- не верю, это вопрос личный каждого. Хоть сотню томов в пользу религии напиши, человек либо сам выберет, либо просто последует моде. Как говорится: Слава Богу, я атеист...
- ... но заблуждение - мать всех наук, хотя подобное граничит со слабоумием...
- ... и все же только одно может действительно решить этот вопрос: живое доказательство умершего...
- ... выход? Выход есть!..
Постепенно беседа накалялась, слова все острее и пронзительнее перелетали от одного к другому. С удивлением Лай понял, что Александр снова завел разговор о смерти и душе. Он снова усмехнулся и наклонился к скучающей Ингрид.
- Не желаете потанцевать? - спросил он мягко, надеясь, что она не откажет. Желание покинуть беседку все нарастало. Красное, возбужденное лицо Александра, гневно расшвыривающего собственным мнением, назойливо металось по всей беседке, выдавливая из насмешливых или безучастных людей ненужные пустые ответы, совершенно противоречащие их истинным рассуждениям. Истину всегда прячут. Оборачивают в тридцать три одежки, чтобы кто-нибудь не возжелал себе этой прекрасной богини.
Ингрид улыбнулась:
- С радостью.
Женщина на сцене пела, кажется что-то из Enigma. Ингрид, радостно улыбаясь, кружилась в такт размеренным, нежным словам. Лай почувствовал удивительную легкость и отчуждение. Словно и не было ему пятидесяти лет, словно и не был он однажды женат на единственной, которую возможно любить, словно и не корпел он днями напролет в своей аскетичной лаборатории, повесив всю свою жизнь и удобства на тех, кто менее него был увлечен на тернистый, глубокий путь поиска истин.
Ингрид весело смеялась, так раскованно и свободно, наслаждаясь каждым движением спокойного танца. Лая восхищенно следил за огнем шоколадных глаз. Они не замечали, как на них смотрели с пониманием и радостным удивлением другие танцующие. Лай наклонился к смоляным прядям кудрей Ингрид.
- Ингрид, - окликнул он тихо.
Она подняла на него сияющие красивые глаза.
- Да?
- Расскажи о себе?
Ночь окутала их прохладой и свежестью. Они вышли из павильона и теперь стояли на балконе. Позади тихими волнами разливался шум зала, сливаясь с тишиной ночи. Огни не доносили сюда свой робкий свет. Долька луны зависла на темном небосводе.
Тонкими пальцами Ингрид поддерживала пиджак, отданный ей Лаем. На её покатых плечах он совсем не держался, так и норовя соскользнуть, открыть спину, покрытую зябкими мурашиками.
- Что тебе рассказать? - мягко спросила она, оглядываясь на застывшего мужчину.
- Все, - выдохнул он. Ночь пленила их, играла чувствами потерявшихся в ней двух людей.
- Все, - задумчиво протянула Ингрид и отвернулась. Впереди раскинулась чистая гладь озера, обрамленная далеким лесом. - Я закончила медицинский на педиатра, живу в городке, где и работаю...
Ингрид замолчала, погружаясь во тьму воспоминаний.
- Это мне известно, - сказал Лай, вставая позади женщины. - Ты замужем?
- Нет, - Ингрид печально покачала головой, голос её дрогнул. - Мужа убили в конце войны на юго-востоке Украины. Он был врачом у партизан. Из добровольцев. Тела его так и не нашли, наверно, подобно другим, его просто распродали по частям, - Ингрид горько усмехнулась и поднесла руку ко рту, не осознавая сколько в этом обычном жесте боли и пережитого страдания.
- Прости меня, - прошептал Лай и неловко коснулся волос женщины.
- Ничего, - просто ответила она. - Это уже прошлое...
Глубокая складка прорезалось у губ мужчины. Это уже прошлое, а ведь для кого-то оно было будущем, кто-то десятки лет бился, воевал, погибал и вот так вот пропадал, ради земли, что вскормила, ради старой хаты-мазанки или квартиры-двушки, ради свободного чистого неба, как это - ночное. Столько лет лжи, мучений, когда люди просто не знали, как быть. Ты замечен в отношениях с ополченцами - смерть, ты шел по той же улице, что ополченец - расстрел, ты родился в том же городе, что ополченец - суд, кара. Абсурдность человеческой воли. Разве может после этого возникать глупый вопрос о душе? О Творце? Даже спустя столько лет для кого-то это останется вечной болью, опухолью мозга, от которой невозможно излечиться.