Вечером вернулись в гостиницу, чтобы наметить, кому на какие заводы идти.
— Вас ждут, — сказал дежурный, кивнув на диван.
На диване, уткнув бороду в газету, сидел пожилой человек с лысой головой.
— Ба, да ведь это же Скворцов-Степанов! — воскликнул Молотов. — Здравствуйте, Иван Иванович! Вы уже здесь?
— Да, здесь. Здравствуйте. Уже принял «Ленинградскую правду» от ярого зиновьевца Закса-Гладнева, который порочил решения съезда. Я готовлю первый правдивый номер, пришел к вам за помощью.
— Очень кстати! Мы сегодня выступаем на заводах.
— Скажите, кто где? Я пошлю надежных людей и сам приеду.
— Пойдемте к нам, там поговорим...
Кирову выпало вместе с Петровским ехать на завод «Электросила». Они познакомились только в дороге, хотя Киров и раньше слышал о нем много хорошего. Знал, что Петровский из рабочих, и это его радовало. «Если сумеем завести с рабочими откровенный разговор — успех будет обеспечен. У Петровского опыта побольше, первое слово дадим ему».
Петровский знал Кирова по рассказам товарищей и слушал его речь на съезде. Он знал также, что Кирова прочат в Ленинград, и ему было интересно послушать, как он станет говорить с рабочими.
«Дам ему начать, а если пойдет туго, попробую сам. Вдвоем как-нибудь разобьем бунтовщиков...»
Петровский подошел к Кирову и положил ему руку на плечо:
— Ну что, товарищ Киров? Как настроен? «Электросила» — большой завод. Народу будет много. И зиновьевские подпевалы, очевидно, рассядутся по всему залу.
— Говорят, волков бояться — в лес не ходить, Григорий Иванович. А я в лесу вырос... Меня волками не напугать!
— И я не из пугливых, — усмехнулся в усы Петровский. — В Думе приходилось воевать. Так что едем!
— Может, позвонить в Смольный, попросить машину? — спросил Киров.
— Не надо. На трамвайчике-то, пожалуй, надежнее будет.
— Пожалуй, — согласился Киров.
Они оделись, вышли из номера.
Когда Киров и Петровский на стареньком трамвае добрались до окраины Ленинграда, где был завод «Электросила», уже прохрипел гудок, извещавший об окончании работы.
Парторганизаторы и студенты-свердловцы, ждавшие у проходной машину с делегатами съезда, удивленно посмотрели на пришедших пешком скромно одетых людей и не поверили, что они члены ЦК. И лишь после того как были предъявлены документы, их провели в помещение клуба, забитое рабочими. Сквозь шумную толкотню с трудом пробрались на сцену, где за красным столом сидело много людей и шел бурный спор.
Кирова и Петровского познакомили с представителем Московско-Нарвского райкома и парторгом завода Доброхваловым.
— Ну что же, можно открывать собрание, — сказал Петровский.
— Садитесь в президиум, товарищи, — сказал представитель райкома, высокий человек в очках, и встал перед залом: — Товарищи коммунисты! К нам прибыли члены ЦК, делегаты съезда товарищи Петровский и Киров.
В зале раздались аплодисменты, но на хлопающих зашикали, закричали.
— Тише, товарищи, тише! У нас деловое собрание. Представители прибыли, но собрание открыть мы не можем: нет кворума.
— Кончай волынку!
— Слыхали мы эти песни!
— Открывай собрание! — грозно загудел зал.
Представитель райкома поднял руку, выжидая тишины и, оглядев сидевших в первых рядах зиновьевцев, сказал внятно:
— Раз вы настаиваете — собрание считаю открытым. Слово имеет товарищ...
— Киров! — подсказал Петровский.
— Товарищ Киров! — объявил председательствующий и сел.
В темной рубашке с карманами на груди он вышел на трибуну и своим скромным видом не произвел особого впечатления на собравшихся, слыхавших бурные речи Зиновьева, Каменева, Троцкого. В зале даже послышался шепот удивления и некоторого разочарования.
Киров, спокойно поглядывая на собравшихся, ждал, пока они угомонятся, и, быстро оценивая обстановку, соображал, как и с чего начать.
«Громкими фразами их не удивить. Они слыхали всякое... Надо, как Халтурин, проще, прямее».
Киров приподнял руки, словно бы потянулся к собравшимся, и сказал негромко, но доверительно, взволнованно:
— Товарищи! Мы только что со съезда. Эх, если бы вы только видели, что это был за съезд!
Эти несколько фраз были сказаны так проникновенно, что в зале мгновенно притихли.
Киров, сотни раз выступавший перед большой аудиторией, сразу почувствовал, что лед недоверия растаял, даже удивился, что это произошло так быстро. Он кашлянул в кулак, подавляя волнение, и окинул взглядом зал. Все ждали, что он скажет дальше. И он понимал, что от этого «дальше» будет зависеть успех его выступления. И он решил продолжать так, как задумал еще в поезде, а потом в трамвае.