— Подождем. Надо дать выкричаться зиновьевцам. Рабочие сами их погонят... А уж потом я, в заключение...
В зале немного утихло, но все же продолжали гудеть, выступающего никто не слушал.
Боясь полного провала оппозиции, председательствующий предоставил слово парторганизатору «Электросилы» Доброхвалову, надеясь, что он урезонит своих.
Тот начал издалека и добился относительной тишины. Но как только он заговорил о Зиновьеве, зал грозно загудел.
Председательствующий выпустил еще одного зиновьевского говоруна, но того просто стащили с трибуны, и слово попросил Петровский.
Степенный, уже не молодой, с бородкой и в очках, он заговорил неторопливо, сдержанно. Рассказал, как сам много лет был рабочим в Екатеринославе, как прошел через ссылку и тюрьмы, как выступал, защищая рабочих в Государственной думе. Потом перешел к событиям дня и, очень кратко сказав о решениях съезда, зачитал обращение съезда к коммунистам Ленинграда. Этим было окончательно сломлено сопротивление зиновьевцев. Резолюция, осуждающая зиновьевско-каменевскую оппозицию и приветствующая курс партии на индустриализацию и социализм, была принята подавляющим большинством.
Вернувшись с завода и поговорив с товарищами о делах дня, Киров сел к столу, заглянул в блокнот, где были наметки предстоящих дел, и, найдя пометку: «Написать Орджоникидзе», сел за письмо.
Комаров как-то показал ему записку Орджоникидзе, присланную из Москвы ленинградцам.
Киров прочел ее дважды:
«Дорогие друзья! Ваша буза нам обошлась очень дорого: отняли у нас товарища Кирова. Для нас это очень большая потеря, но зато вас подкрепили как следует. У меня нет ни малейшего сомнения, что вы там справитесь и каких-нибудь месяца через два все будет сделано.
Киров — мужик бесподобно хороший, только кроме вас он никого не знает. Уверен, что вы его окружите дружеским доверием. От души желаю вам полного успеха.
Крепко жму ваши руки.
Ваш Серго.
Р. S. Ребята, вы нашего Кирыча устройте как следует, а то он будет шататься без квартиры и без еды.
Целую всех. Серго».
«Как тепло написал Серго. Он истинный друг. Даже попросил устроить с квартирой. Знает, что я не буду с этим возиться... А я вот до сих пор не смог ему черкнуть. Теперь уж он, наверное, в Тифлисе. Напишу туда».
Киров достал ручку с вечным пером, взял бланк — «Центральный Комитет Азербайджанской Коммунистической партии (больш.)» — и начал писать:
«Дорогой Серго!
Как и следовало ожидать, встретили здесь не особенно гостеприимно. Особенно потому, что мы сразу пошли по большим заводам... Понятно, что губкомщики и райкомщики лезут на стену. Они хотят, чтобы их разогнали. Мы же думаем, что это нарушило бы основные правила демократии. В общем обстановка горячая, приходится много работать, а еще больше драть глотку... Все приходится брать с боя. И какие бои! Вчера были на «Треугольнике», коллектив 2200 человек. Драка была невероятная, доходило до мордобития!.. Собрания изводят, голова идет кругом...»
Дописав письмо Орджоникидзе, он еще черкнул несколько строчек жене и, попросив дежурную разбудить ровно в восемь, лег спать.
Однако сон не шел. Через полчаса он включил свет и развернул «Красную газету». Пробежав несколько абзацев, скомкал ее и бросил в корзину. ««Ленинградская правда» стала другой, а эта все выгораживает зиновьевцев...»
Достав со стола блокнот, он сделал пометки: «Договориться с ЦК о переводе Чагина из Баку редактором «Красной газеты»». Потом потушил свет, лег, сразу уснул...
Глава тридцать вторая
Поздно вечером члены ЦК собрались в гостинице, чтобы подвести итоги дня. Оказалось, что оппозиция пустила корни по всем предприятиям. Собрания проходили бурно. Защитники оппозиции вступали в ожесточенные споры и даже в рукопашную.
Перепалки могли затянуться и осложнить борьбу.
Соединились со Сталиным, который, несмотря па поздний час, был у себя в кабинете. Выслушав подробный доклад, Сталин сказал всего несколько слов:
— Одобряю ваши действия. Продолжайте выступления на заводах. ЦК занимается делом оппозиции...
На другой день «Ленинградская правда» дала отчеты о вчерашних партийных собраниях, резко осуждая раскольнические выступления оппозиционеров.
Все же собрания превращались в жестокие схватки. Каждый завод, каждый партийный коллектив отвоевывался у оппозиции с боем...
Вечером, когда москвичи собрались снова, в комнату вошел уже знакомый многим старый большевик, заведующий общим отделом губкома Свешников. Он не поддерживал оппозицию, но и не высказывался против. Казалось, выжидал...