— Нет, нет, Сережа. Я не боюсь. У меня сестра революционерка. И брат Яша тоже с ними. Я не боюсь... Но я боюсь другого. Мать и отец старые люди. Они натерпелись страху с Софьей и Яшей. А тут еще один революционер. Их невозможно будет переубедить. И вообще они едва ли согласятся на наш союз... Я говорю о венчании...
— Маша, о чем ты? — рассмеялся Сергей и притянул ее к себе. — К черту попов с их церковью! Я не верю ни в какого бога! Давай обойдемся без них.
— Сережа! Я так боялась...
— Чего?
— Боялась, что ты откажешься...
— Чепуха! Горький сказал, что человек выше сытости! А мы скажем, что человек должен быть выше предрассудков. И будем выше их!
— Да, да, Сережа, будем выше их, — сказала Мария и, припав к его груди, заплакала от нахлынувшего счастья...
Статья о безобразиях в приюте наделала много шума. Назарова вызывали для объяснений к полицмейстеру. О Миронове после этого в редакции и типографии заговорили еще более уважительно.
Как-то в столовой к нему подошел верстальщик Иван Турыгин:
— Можно с вами за компанию, Сергей Миронович?
— Пожалуйста. Буду рад.
Пригладив ладонью набок темно-русые волосы, Турыгин присел рядом. Разговорились.
Турыгин, похвалив статью, стал рассказывать о других безобразиях в городе, и Сергей почувствовал, что этот человек свой.
— Надо бороться... с безобразиями, — сказал он и пристально, с теплотой посмотрел в серые глаза.
Турыгин понял намек, а еще больше понял взгляд Миронова.
— Пробовали в пятом, да многих не досчитались...
Костриков улыбнулся с грустью и доверительно, полушепотом:
— У нас в Томске тоже было, однако не всех замели.
— И здесь кое-кто уцелел... — шепнул Турыгин.
Костриков молча пожал ему руку под столом и поднялся...
С этого дня они стали не просто знакомыми по службе, а товарищами по борьбе. Турыгин помог Кострикову установить связи с уцелевшими партийцами во Владикавказе, а через них — с большевиками в Минеральных Водах, в Пятигорске, в Грозном. В доме Турыгина стали тайно собираться члены возрождаемой большевистской организации.
Ведя нелегальную партийную работу, организуя пропаганду в депо и железнодорожных мастерских, Костриков мужал и как журналист, стараясь при каждом удобном случае использовать газетную трибуну для революционной пропаганды. Когда приблизилось столетие со дня рождения Белинского, он пришел к издателю с предложением написать статью.
— Статью о Белинском? Вы? Интересно... Попробуйте. Такая статья нужна.
Костриков перечитал все, что было написано о великом критике. Вернее, все, что удалось достать. «Белинский — великий критик и просветитель. Это бесспорно. Но я напишу по-своему. Я взгляну на Белинского глазами революционера»...
Когда статья была готова, Костриков позвал к себе репортера Яковлева, которого считал самым умным из молодых журналистов.
Яковлев, прочтя статью, долго молчал, пуская папиросный дым к потолку.
— Ну, что скажешь? — не удержался Костриков.
— Боюсь, что Назаров побоится напечатать. Да, да. Посмотри, что ты пишешь: «Непроглядно мрачным пятном на страницах нашей истории лежит трагическая эпоха тридцатых — сороковых годов прошлого столетия...» Или вот о Белинском: «Белинский приобрел огромное воспитательное значение и стал предтечей современного научного миросозерцания... от чистой метафизики он перешел к чисто научному мировоззрению, от идеализма к материализму... вернее было бы назвать его Моисеем русской общественной мысли, который вывел ее из темных лабиринтов голой абстракции на торную дорогу реализма... Он поднял тот яркий светильник научного миросозерцания, который освещает путь нашему поколению...»
— Думаешь, не напечатает? — вздохнул Костриков.
— Я за эту статью готов бороться вместе с тобой, — ответил Яковлев и дружески протянул руку.
Последний летний месяц 1911 года был на редкость теплым, ласковым. Сергей Костриков с утра работал над очередной статьей и закончил ее быстро.
После обеда прошелся по городу, посидел в городском саду у неукротимого Терека и до сумерек занимался в библиотеке.
Вечер был отдан Марии. Она собирала близких друзей и родичей, готовила хорошее угощение. «Для нас с тобой, Сережа, — шепнула ему вчера, — это будет вроде свадьбы...»
Стол был действительно заставлен яствами и ломился от фруктов. Вечер удался на славу. Было шумно и весело. Говорили о свободе и молодости. Читали стихи. Потом дружно пели, танцевали.
Сергей вернулся домой возбужденный и радостный. А так как было уже далеко за полночь, сразу лег спать. Ему снились снежные горы и отважные друзья, с которыми он поднимался на Казбек.