— Да, обошлось... А как обратно? — озабоченно спросил Атарбеков.
— Вы привозите больных в Форпост, а оттуда, пока держит лед, будем переправлять их на санях.
— Это другое дело.
— Ну, Георгий, желаю тебе успеха! — Киров обнял его, поцеловал.
Подошел Бутягин, тоже обнял Атарбекова и пожелал успеха.
— А вам поймать золотую рыбку! — улыбнулся Атарбеков и вместе со своими людьми пошел к другому берегу...
Проводив колонну фургонов, Киров пришел в Реввоенсовет и хотел было сразу пройти к Шляпникову, но на пути встал дежурный.
— Нельзя! Товарищ Шляпников занят.
— Кто у него? — спросил Киров.
— Товарищ из Особого отдела.
Киров сел и стал дожидаться...
Как раз в это время Шляпников читал его телеграмму, хмурясь и сопровождая свои комментарии злобной руганью.
Наконец он кончил читать и, скомкав телеграмму, бросил ее в корзину.
— Хорошо. Иди и сообщай мне о каждом его шаге...
Как только Сиваков вышел, сразу же впустили Кирова.
— А, явился! — не то вопросом, не то угрозой встретил его Шляпников, указывая на кресло. — Ну, что там у вас? Какие дела?
Киров стал подробно рассказывать о поездке экспедиции на Кизлярскую дорогу, о встрече с отступающими частями и обозами Одиннадцатой, о мерах, которые ими были приняты.
Шляпников слушал, откинувшись на спинку кресла, расстегнув френч и глядя на Кирова злыми глазами. Киров чувствовал эту злость и ненависть, но сказал все, что хотел.
— Так! — Шляпников скрипнул зубами. — Значит, можно верить тому, что ты распускаешь слухи, будто бы я виновник разложения Одиннадцатой армии?
— Я никаких слухов не распускаю. Я послал телеграмму в ЦК и пришел об этом сказать вам в глаза. Да, я считаю вас виновным в поражении армии. И как уполномоченный центра требую немедленно принять меры к спасению ее остатков. Я выслал фургоны для доставки раненых и тифозных в Форпост. От вас требую, чтобы были немедленно созданы госпитали и лазареты.
— Вы с кем разговариваете, Киров? — наливаясь кровью, закричал Шляпников. — Я председатель Реввоенсовета! А вы кто?
— Вы знаете, кто я и кем послан. Я не кричу на вас, а требую того, что вправе требовать каждый большевик.
— Не бросайся громкими фразами, Киров. Ты у меня вот здесь, в кулаке. Да, да! — гневно придвинулся Шляпников. — Думаешь, я не знаю, что ты хапнул пять миллионов и организовал поиски утопшей машины, чтобы одурачить меня. Нет-с, не выйдет! Не пройдет этот номер. Я уже отдал приказ завести на тебя уголовное дело. Сегодня же сдай все имущество и дела экспедиции начальнику гарнизона.
Киров передохнул, насупился:
— Много берете на себя, Шляпников. У меня мандат, подписанный товарищем Лениным. Меня сместить и отозвать может только Москва. Советую вам прекратить комедию и заняться спасением остатков армии, иначе вы сами попадете в трибунал. До свидания!
Киров встал и спокойно вышел из кабинета.
Глава двадцать вторая
Несколько дней прошло в заботах и тревоге. Машину с деньгами все еще не нашли. Ответа на телеграмму Киров не получил, и это его угнетало. А Шляпников форсировал следствие. Уже не раз вызывали Бутягина и шофера. Следователь приходил даже к больному Лещинскому. Самого Кирова допрашивали ежедневно. И он вынужден был являться в Особый отдел, так как в противном случае Шляпников мог и арестовать. Здесь, в Астрахани, он чувствовал себя удельным князем.
Дважды Киров заходил к Колесниковой, говорил по душам. Она звонила Шляпникову, просила прекратить травлю Кирова, но тот резко обрывал разговор...
— А что, если вашу телеграмму задержали в Астрахани, а копию передали Шляпникову? Он везде насажал своих людей. Мои телеграммы тоже не всегда доходят до Москвы.
Киров побледнел.
— Об этом я даже не мог подумать. Ведь телеграмма сдана под расписку начальнику почты.
— Я бы советовала послать в Москву надежного человека с письмом. Чтобы не вызвать подозрений, мы можем дать командировку от профсоюза.
— Это мысль! Я подумаю, — сказал Киров, и на этом они расстались...
Сегодня, после томительного разговора в Особом отделе, Киров направился на Волгу, где Бутягин упорно продолжал поиски.
Водолазы только поднялись из последней проруби, не обнаружив никаких следов потонувшей машины.
Подошел усатый человек в полушубке поверх бушлата, в ватных штанах и в валенках с самодельными калошами. Лицо его было обветрено, глаза покраснели и припухли.