Какая-то хитроумная тайна скрывалась за всем этим. Миша, как торговый работник, не мог в силу своего служебного положения допустить, чтобы какая-то афера осталась неразгаданной. Иначе прогресса в его работе не будет. Так сказать, духа времени. Миша извинился перед Элей, не поленился заехать во двор кафе и занять позицию наблюдателя у стойки буфета. Минут через пять в кафе появился испуганный счастливей.
— Двести коньяка, — сказал он. — И шоколадку. Не возражаете, если я со стаканом отлучусь на минутку?
— Пожалуйста, — милостиво согласилась буфетчица. За стакан десять копеек. А всего семь тридцать.
Стакан уплыл за двери кафе, а Мише понадобилось всего три-четыре минуты, чтобы уточнить нижеследующее. Первое: буфетчица наливала в стакан не коньяк, а крепкий чай. Второе: буфетчица единственная и законная жена инспектора ГАИ…
Не в правилах Блинова было делиться чужими производственными секретами, но на этот раз он все рассказал Эле, и они нахохотались до икоты. А как известно, совместные радости… сближают. Так что в ресторан они приехали почти как молодожены.
За столом собралась знакомая компания. Степа Академик, научный руководитель Аполлинарий Модестович, оппонент Юрий Михайлович, старичок-экзаменатор товарищ Букин и Миша Блинов с Элей. Когда Миша представил Элю, Букин нежно сказал:
— Точь-в-точь как моя третья жена. Копия.
— А где она сейчас? — тактично поинтересовался Миша, написав вопрос на салфетке.
― Тоже утонула, — горестно вздохнул товарищ Букин. Тут подошли два официанта и аккуратнейшим образом расставили на столе холодную закуску и спиртное.
— Е-мое, — не удержался Юрий Михайлович и налил коньяк в фужер.
Степа Академик холодно посмотрел на сотрапезника, и тот, правда, с неохотой, отмеряя дозы пальцем, разлил фужер по рюмкам.
— Слово Аполлинарию Модестовичу, — объявил Степа Академик.
Аполлинарий Модестович был краток. Он сказал:
— Разрешите наше собрание считать… откупоренным. Гм… Простите, где же мысль? Ага! Так вот, наше собрание считаю открытым и первый тост предлагаю поднять за товарища Букина. До дна!
― До дна — это хорошо, — вновь овладел слухом товарищ Букин и хищно посмотрел на рюмку.
Враз, как по команде, застучали ножи и вилки, с недозволенной скоростью сметая с тарелок холодную закуску. Лишь товарищ Букин не вооружился прибором и тоскливо поглядывал на компанию.
Закусывайте, товарищ Букин, — спохватился Миша, простирая над столом руку.
— Хочу, — чуть не плача, пожаловался старичок, — но не могу. Я такую закалку выработал.
— Хозяин-барин, — философски рассудил Блинов, вгрызаясь и куриную ножку.
Настало время разлить еще по одной, но тут из-за соседнего стола раздался такой душераздирающий текст, что пить было просто грех. Текст принадлежал угрюмому экс-импозантному существу с горящими глазами.
— Я — поэт, — сказал он, — Вы это все знаете.
— И не только мы, — польстили ему за столом.
― Вам, своим друзьям, я хочу раскрыть свою душу.
— Говори, Николя, говори.
— Я скажу, вам я все скажу. Так вот: мне изменила жена. И с кем вы думаете? Стыдно признаться, друзья. Изменила… с прозаиком.
— Это ведь вандализм!
— Да, вандализм, — быстро согласился Николя. — В тот день я написал потрясные стихи. Она плакала, кикимора, когда я прочел их. Вот они: «Ты меня и любишь, и жалеешь, ведь и я немножечко красив»…
― Какой ритм! Какая глубина!.. Официант, еще бутылочку.
― Да и нам пора выпить, — будто со сна встряхнулся Блинов, близко к сердцу принявший беду поэта.
Аполлинарии Модестович предложил тост за Мишу Блинова.
Затем подняли тост за Элю, за Аполлинария Модестовича, Степу Академика, Юрия Михайловича, — обычное застолье. Перед тем как приступить к новому витку, Степи Академик начертал дальнейшую программу.
― Другие экзамены, Миша, сдавать не будешь, — объявил он. — Юрий Михайлович сдаст под твоей фамилией. Это в науке практикуется.
Товарищ Букин доверительно склонил голову к Мише и пожаловался:
― Вторая жена долго тонула. А третья — Буль и нету. — Слезливо глянув на Элю, он подытожил: — Вылитая копия. Плавать умеете?
— Успокойте товарища Букина, — распорядился Степа и, когда тот замолк, продолжал: — Думаю, возражений нет?
— Мы не согласны! — вдруг сказала Эля. — Мы подготовимся и сами сдадим экзамены. Ведь кандидат наук — это великолепно грамотный специалист. Разве не так? Миша, почему ты молчишь?
— Вот те на! — удивился Степа.
— Е-мое — прошептал Юрий Михайлович.
— Оно, конечно, так, — прокашлявшись, солидно начал Аполлинарий Модестович. — Но, милая девушка, Михаил, как бы это помягче сказать, не совсем с парадного хода желает попасть в науку. И мы, ученые, иногда разделяем эти стремления. Пусть он сегодня не внес своей лепты в науку, но зато завтра, когда он будет получать приличную зарплату, пользоваться заслуженным авторитетом в обществе, он вернет этот долг государству с лихвой.
— Да-да, — подтвердил Миша.
— Где же мысль? Ага. Только такая политика, когда мы делаем многих кандидатов наук почти ни за что, как бы авансом, принесет нечервивые плоды в эпоху научно-технической революции.
— Е-мое! — вновь изумился Юрий Михайлович. — Рехнуться можно.
Черту под разговором подвел Степа Академик:
— Детали обсудим завтра у Миши на работе. А то здесь… — Степа покосился на Элю. — Возражений нет? Возражений, спрашиваю, нет, товарищ Букин?
— До дна — это хорошо! Эпики, бэпики, сухэ, дэма…
Когда поднимались из-за стола, то снова обратили внимание на экс-импозантного поэта. Он не то чтобы твердо, но как-то самоуверенно высился над столом, лишь в последний миг удерживая свое тело от падения. Колебался он в такт классическому хорею.
― А сейчас, ― провозгласил он, не отрывая горящих глаз от официантки, — я прочту стихи, которые называются очень просто: «Письмо из пионерского лагеря». Это из цикла «Цветы в чужом палисаднике». — Поэт откашлялся, выстрелил вперед рукой и почти запел:
Получил от внука
Письмецо Федот
Внук его прекрасно
В лагере живет.
Что-то до боли знакомое почудилось Мише в этих стихах. Может, в школе проходили? Но ведь тогда это очень известный поэт. А ведь, посмотрите, как он прост, как любит своих друзей…
— Миша, ну пойдем, — потянула его за рукав Эля. — Что ты стал как вкопанный?
— Да вот думаю: поставить, что ли, поэту бутылку?
— Ну что ты?! Они такие гордые; возьмет да и бросит бутылку в тебя.
— Тогда пойдем.
…В четверг состоялось заключительное заседание штаба по подготовке Михаила Блинова к защите диссертации. Председательствовал Степа Академик.
— Экзамены сданы? — спросил он.
— Е-мое — сколько пришлось помучиться, — запричитал Юрий Михайлович.
— Я спрашиваю: экзамены сданы? — поднажал голосом Степа Академик.
— Сданы, — ответил первый оппонент,
— Пойдем дальше. Диссертация готова? Аполлинарий Модестович утвердительно кивнул головой и сказал:
— Готова. — Он поерзал на стуле, решая, стоит ли говорить о том, каких трудов ему стоило чуть ли не на блюдечке поднести Блинову готовую диссертацию. Шутка ли: умыкнуть чью-то диссертацию из подвала библиотеки, очистить ее от мышиного помета, перепечатать, сменить титульные листы, приблизить к сегодняшнему дню библиографические источники, наконец, переплести диссертацию. Аполлинарий Модестович устало махнул и подтвердил:
— Готова.
— Оппоненты подготовили отзывы? — снова спросил Академик.
— Подготовили. Но… — «но» принадлежало Юрию Михайловичу. — Я хотел спросить: рефераты разосланы?
Степа Академик нахмурился, но тут ему на выручку поспешил Аполлинарий Модестович:
— Давным-давно, — бойко соврал он.
Степа Академик улыбкой поблагодарил коллегу и, перечеркнув на листочке все пункты жирным крестом, сказал: