— А-а, — чему-то своему улыбнулась Оля. — Это я стрессовое состояние снимала.
— Это хорошо, когда стрессовое состояние снимаешь, — бездумно ответил молодой мастер, ковыряясь отверткой в телевизоре. — А почему с ножом?
— Проучить ее хочу.
— Правильно, почему бы и не проучить. Постойте, — насторожился мастер, — кого проучить?
— Маманю.
— А… а в чем она провинилась?
— Взгляд у нее сегодня нехороший. Я ее ножичком — бжик! — она и подобреет.
Мастер от неожиданности едва не выронил отвертку. Потом выглянул из-за телевизора, пытаясь по лицу девушки понять: не розыгрыш ли? Оля с самым серьезным видом изучала журнал. Мастер слегка ошарашенно спросил:
— А если мой взгляд н-не понравится?
Оля поднялась с дивана и равнодушно через плечо сказала:
― Я не смотрела в вашу сторону.
— Ну, а если…
― Ну, а если не понравится, трахну чем-нибудь по башке и привет!
― От кого привет? — обалдело спросил мастер.
― Какой несообразительный! — Оля покачала головой. — Если я трахну, то, значит, и привет от меня.
― Ясненько! А г-где вы работаете? — сглотнув слюну, спросил мастер.
― Я? Ха-ха-ха! Да нигде. Мы на особом счету у государства.
― Кто это — мы?
― Не понятно, да? Вот сейчас возьму…
― Хозяйка! — вдруг громовым голосом пророкотал щупленький телемастер и, когда Нина Васильевна зашла а комнату, попросил. — Сядьте, хозяйка, между нами, а то мне ваша дочь совсем голову заморочила. Ага, вот здесь и сидите смирненько. Тихонько, смирненько…
Нина Васильевна непонимающими глазами смотрела то на мастера, то на Олю и, так и не угадав причину случившегося, спросила у дочери: Что произошло?
― Ничего. Сидели, разговаривали, — она кивнула на мастера, — я ему кое в чем призналась.
― В чем призналась? — встревожилась Нина Васильевна. — Оленька, он ведь посторонний человек.
― Вот постороннему и призналась, — удовлетворенно подтвердил мастер и молодцевато вытянулся за телевизором. — А своим зачем признаваться? Свои и так все знают, — многозначительно добавил он и посмотрел на Олю. Услужливая память подсказала представителю сервиса уйму самых невероятных ситуаций, в которые попадали он сам и его коллеги. Разве забыть ему сверхвежливую бабулю, которая перед работой напоила его чаем с шанежками, а когда он прошел в гостиную, к телевизору, замкнула дверь и вызвала наряд милиции. Телевизор у бабули оказался исправным, и ему долго пришлось доказывать, что он не вор-домушник, а всего-навсего рассеянный телемастер, который по ошибке захватил наряд полугодичной давности. Совсем мало приятных воспоминаний оставила и встреча с мужем-ревнивцем: он на его глазах курочил телевизор и заставлял мастера немедленно устранять поломку. А если бы подвела квалификация?! В том смысле сегодняшний вызов представлял минимальную опасность.
— Своим зачем признаваться? — повторил он. — Свои и так все знают.
Оля вспыхнула и, бросив журнал на диван, удалилась на кухню. Нина Васильевна проводила ее взглядом, шумно вздохнула и скрестила на груди руки.
— Все-таки, что здесь произошло?
Мастер, как завороженный, смотрел на руку Нины Васильевны, перехваченную бинтом. Та, почувствовав упорный взгляд, заерзала на стуле.
— Что вы так смотрите? И вообще, вы пришли телевизор ремонтировать…
— Хозяйка, что у вас с рукой?
— С какой рукой?
— С левой. Где бинт.
— Ничего. Обычные кухонные дела. Порезалась.
— Порезались, — удовлетворенно заключил мастер. — А как это произошло?
— Не помню.
— А рядом с вами… дочурки не было? — вкрадчиво поинтересовался телемасгер.
— Была. Она меня и зацепила нечаянно.
— Нечаянно, — осклабился мастер. — Ножичком.
— Точно. Мы чистили картошку, Оля кого-то уморительно скопировала, я засмеялась, вскинула руки и — бжик…
Жест Нины Васильевны был копией олипого, когда она демонстрировала мастеру, как владеть ножиком. Мастер огромным носовым платком утер лицо и с опаской посмотрел на дверь, ведущую в кухню.
— И давно она так уморительно… бжикает? — ткнул воображаемым ножичком телемастер.
— Что вы сказали?
— Я говорю, давно она у вас, — мастер недвусмысленно крутнул пальцем у виска, — с приветом?
— Это как понимать? — В голосе Нины Васильевны прозвучали отдаленные, почти мурлыкающие интонации тигрицы.
― Я, конечно, сочувствую… Такая с виду симпатичная, образованная и…
— Что «и»? — короткая реплика не позволила повторить голос большой кисы, но зато поза была весьма красноречивой.
― Я думал, это только в книжках… Образованная, симпатичная и такая… чудовище!
— Что-о-о?! — сказала мама-тигрица и…
Ну, а дальше все было так, как должно быть. Двери, оказывается, можно открывать не только руками, но и спиной, пальто надевать не обязательно в прихожей, тем более, что у подъезда места значительно больше, что же касается инструмента телемастера, то при помощи магнита он его собрал па лестничной площадке за каких-нибудь два часа.
Оля сначала смеялась, а потом вдруг накатила грусть. Она вышла па балкон и сказала:
―Товарищ телемастер, приходите к нам еще раз.
И почти не удивилась, когда щуплый телемастер спокойно пообещал:
— Обязательно приду. Но только со взводом автоматчиков.
III
Время тянулось нудно, как в самолете. Десять раз было говорено и переговорено, где сядет Оля, как она встретит гостя, когда предложит ему чай… По сценарию получалось, что минут через тридцать-сорок позвонит Нина Васильевна и, если в трубке услышит «нам так интересно», должна немедленно взломать дверь. Но если и не взломать, то все равно действовать как по сигналу «SOS». Другой пароль: «мы пьем чай» или «мы собираемся пить чай». В этом случае мама может не суетиться, потому что дочь целиком владеет инициативой.
— Мама, — сказала Оля, взбивая прическу у зеркала, — а если я не смогу подойти к телефону, что тогда?
― Это почему? — медленно спросила Нина Васильевна, прокручивая в голове сразу сто вариантов.
— Ну мало ли… Кавалеры нынче всякие бывают. Заломит руки и — прощай молодость.
— Глупости! Это ведь не шпана какая-нибудь, а солидные люди.
— Мое дело предупредить.
Нина Васильевна тяжело опустилась на стул и сокрушенно проговорила:
— Оля, что ты со мной делаешь? Ты хочешь мать до инфаркта довести? В таком случае я никуда не уйду. Буду сидеть на этом стуле и…
— Мама!
― Что ты предлагаешь? — Нина Васильевна мельком взглянула на часы. — О, господи, через десять минут он заявится. Как его? Ах да, Вадим Сазонович! Неужели этот Вадим Семенович, научный работник, способен на вероломство? Я ухожу, ухожу со спокойной совестью.
Нина Васильевна резко сорвала фартук, кинула его на диван, но сообразив, что ему тут не место, отнесла на кухню.
― Я спокойна, я спокойна, как сфинкс, — то и дело повторяла она, и лишь металл в голосе выдавал ее истинное состояние. Наконец она собралась и, перед тем как шагнуть за порог, предупредила. — Если я услышу «нам так интересно», то, клянусь, одним научным работником в нашей стране будет меньше.
Нина Васильевна ушла. Оля задумчиво и совсем не по-женски, сложив руки за спиной, дважды обошла вокруг стола, остановилась перед зеркалом и, как о чем-то давно решенном, сказала:
― Дура я набитая!
Будто кто ждал этих слов за дверью, потому что сразу заверещал звонок.
― Войдите.
Дверь стремительно распахнулась, и перед Олей предстал темноволосый крепыш в синем вельветовом костюме.
— Точность — вежливость королей, — с улыбкой сказал он, пальцем постучав по корпусу часов.
— В таком случае, здравствуйте, ваше величество.
— Нормально, это мне нравится. Позвольте? — Крепыш галантно поцеловал Оле руку.
― Благодарю, садитесь, пожалуйста, Вадим Сазонович. Теперь Оля могла рассмотреть своего визави. Говорят, самая незапоминающаяся внешность у разведчиков, которых в случае провала называют шпионами. Так вот, у Вадима Сазоновича была самая обычная физиономия. Все вроде бы на месте, и в то же время смотришь, как в дыру. Поправив стрелку у брюк, Вадим Сазонович проговорил: