Да, родная кровь — это не шутка. «Не порть мне кровь», — слышим мы подчас от своих родичей. И мы не портим. Для этого ломаем перед кем-нибудь шапку или сами, дабы угодить родному человеку, даем кому-нибудь по шапке.
Утверждать, что кумовство — опасная болезнь, безусловно, хватить через край. Это явление относится к той части докладов, которую мы начинаем со слова «однако» и в которой призываем, засучив рукава, бороться без пощады.
И кое-где следует начать со скромности. Однажды многие газеты с удовольствием напечатали заметку «За сеялкой… генеральша». Речь шла о том, что жена директора совхоза, генерала в отставке, в трудную для хозяйства пору стала работать сеяльщицей.
Спрашивается: ну и что? И где, давайте рассудим, быть генеральше в посевную пору? На океанском лайнере? На премьере в «Ла Скала»? Словом, зряшная шумиха. Просто это один из многих тысяч примеров, когда личные семей-пые интересы не заслонили общественных.
Когда я писал эти строки, раздался стук в дверь, и в кабинете появилась полная, пыщущая здоровьем дама.
— Здравствуйте, — сказала дама. — Я ваша тетя. В кабинете стало очень тихо.
— Чья т-тетя? — спросил я.
— Именно твоя, племянничек. — Дама разверзла объятия, и я поднялся ей навстречу.
Минут через десять я ничуть не сомневался, что роднее и ближе человека, чем моя распрекрасная тетя, в мире нет. Именно ей я обязан тем, что держу сейчас ручку не горстью, именно она выхолила, вырастила, выпестовала меня.
— Племянничек! — сказала она, — не мог ли бы ты за всю мою щедрость и доброту оказать мне маленькую услугу? Моя золовка подала документы на стюардессу…
— Тетя, какой разговор! — ответил я. И тут мой взгляд упал на недописанный фельетон.
Тетя стояла рядом. Она молчала.
— А будь что будет! — сказал я и…
Месть из колодца
Весело жилось предкам! Раньше как? То домовой ночью под кровать загонит, то покойничек зайдет побеседовать, а то, смотришь, и бабуся по своим нехорошим делам на метле мимо промчит. Чудеса кругом.
Сейчас не то. Сейчас дворники за метлы спокойны, потому как пенсионеркам они без надобности. Ну, а если и взбредет какой колдунье на метле почудить, то ускачет она недалече, до первой «скорой помощи».
Нет, чертей или привидений в нашем рассказе не будет. Но в столице, как заявил один во всем разбиравшийся милицейский работник, где-то что-то не то. Шкодит кто-то. Скрытно. Загадочно. Не щадя ни детей, ни стариков.
Поймать злоумышленника помог случай. Ближе к ночи вдруг откинулась крышка колодца, и оттуда выпрыгнул злоумышленник. Тот самый. Волосы всклокочены, весь в мазуте. Обратив свое хохочущее лицо в сторону огромного здания, он голосом магистра Фауста прокричал:
— Остановись, мгновенье, ты прекрасно!
И сразу в окнах дома, где проживает полтысячи трудящихся, замелькали странные тени. Картина точь-в-точь, как в предбаннике. Жильцам мгновение едва ли представлялось прекрасным. Потому что злоумышленник отключил горячую воду, и омовение пришлось довершить при помощи кастрюль и лоханок.
Злоумышленника схватили. И странно, он не пытался улизнуть и не проявил особого беспокойства.
― Руки прочь от директора! — когда ему все надоело, воскликнул он.
— Это кто тут директор? — не поверили ему.
― Я сам и есть директор, — сказал злоумышленник.
Предъявил документы — и правда. Вано Саркисян директор тепловых сетей города.
― Ну и ну! А в колодце-то что делали?
Вано сначала гордо вскинул голову и лишь потом ответил:
— Отмщенье, любопытные, отмщенье!
Вслед за этим оторопевших граждан окутал синеватый дымок из выхлопной трубы «Москвича» последней модели, и Вано Саркисяна не стало. Хорошо, когда инженер встает к станку, не менее приятно, когда агроном ведет комбайн, и очень плохо, когда директор Саркисян сам спускается в колодец. Потому что из колодца Вано Саркисян имеет привычку мстить.
Приходит он однажды на работу, снимает трубку, а телефон молчит.
— Отключили, товарищ Саркисян, — докладывают ему, — за неуплату.
— Что-о? Ну, они еще пожалеют об этом. И попляшут. Он садится в машину — и к колодцу. Распахивает крышку и, ругаясь, как простой сантехник, получивший производственную травму, директор приступает к акту мести. Думаете, он посадил на холодную воду работников городской телефонной сети? И не подумал. Много ли проку с сошкой связываться? На уличный обогрев В. Саркисян перевел работников Министерства связи: мол, знай наших! И в министерстве жалели, что кто-то зачем-то отключил грозному директору телефон. Жалели, ну и, само собой, плясали: холодно ведь.
— Дорогой Вана, мы ни при чем тут, поверьте, — увещевали его.
— То есть как пи при чем?! А кто при чем? Ему пояснили: абонентный отдел станции.
— Ай-я-яй!! — искренне расстроился Саркисян. — Простите, милые. Обмишурился я малость: не в тот колодец нырнул.
Ах, если бы Вано Саркисян мстил только телефонистам! Но нет. Воюет он с половиной города. Саркисян, чтобы не тратить слов попусту, и ругательство-то свое собственное придумал. Автобаза не прислала машину? Саркисян снимает трубку и звонит директору.
— Идите в баню, — заявляет он.
На другой стороне провода кто-то икает.
— Простите, не понял…
— В баню, говорю, идите!
Таинственный смысл этих слов раскрывается, когда работники автобазы возвращаются домой. Горячей воды нет, помыться негде. Делать нечего, приходится топать в баню. Па другой день Саркисяну в срочном порядке доставляются письменные извинения и грузовики.
Министерство финансов не утверждает штатное расписание? Снова загадочный звонок: «Идите в баню!»
Словом, нашему Вано ничего не стоит взять измором любую организацию. Увещевать лихого администратора бесполезно. Как-то на совещании старший инженер-инспектор Клавдия Сазонова попыталась урезонить не в меру мстительного директора. Саркисян критику воспринял весьма своеобразно: он согласно кивнул головой, улыбнулся и, задумчивый, склонился над своим столом.
— Где вы живете? — мягко поинтересовался он.
— У пас печное отопление, — без боязни ответила инженер.
— Какая жалость! — искренне расстроился директор. — Но ладно, что-нибудь придумаем.
И придумал. После совещания он зачитал приказ: «За влезание не в свои дела К. Сазоновой объявить строгий выговор». С приветом, Саркисян, дескать! После этого охотников приструнить директора явно поубавилось. Зато увеличилось число специалистов, пожелавших навсегда распрощаться с Саркисяном. «По собственному желанию», не своему, конечно, а Саркисяна, с работы ушли старший диспетчер, мастер цеха, начальник отдела, председатель местного комитета и многие, многие другие.
Представьте картину. Сослуживец заходит в кабинет директора, мнется у дверей. В общем-то ему не хочется бросать работу, он рассчитывает, что сейчас по-доброму объяснится с директором и не надо будет подавать заявление об уходе.
— Явился — не запылился, — рубит директор. — Я не вызывал.
— Я хочу сказать…
— Когда вызову, тогда и скажешь.
— В таком случае я хочу подать заявление.
— Заявление? — оживляется Вано. — Давай почитаем. Директор в предвкушении удовольствия потирает руки.
— Ага, я, значит, груб, — резюмирует Саркисян, — зазнался, не образован. И это все? Разрешите спросить: кто здесь директор?
— К сожалению, вы.
— Прекрасно! — Он нажимает кнопку и объявляет появившейся секретарше — Напишите приказ: за грубость, зазнайство, необразованность… Как фамилия? Ага, инженера А. И. Елкина уволить. С сегодняшнего дня.
— Я буду жаловаться!
Ваио Саркисян брезгливо морщится.
— Фи, какой глупый! А еще инженер.
Что тут скажешь! Увы, есть еще чинуши, про которых сказано: «Своя рука — владыка». Саркисян — редкий индивидуум этой категории. Никто из сотрудников не знает, что он сделает в следующую минуту: даст премию или уволит, согласится с разумным предложением или унизит. Чего, например, стоит один образчик эпистолярного жанра, принадлежащий перу Саркисяна!