И только этот будничный «который час» вывел Галю из оцепенения. Молитвенно сложенные руки безвольно опустились на колени.
— Пять минут первого, — ответила она.
— А мне на двенадцать укольчик прописан. Но, я думаю, пять минут не страшно.
— Конечно, не страшно.
— Ох, и не люблю я эти уколы! — поворачиваясь на живот, пожаловался артист Балакин и чуть-чуть приспустил больничные штаны. — Потом неделю сидишь, как на еже.
Галя принесла шприц, отломила головку у ампулы и сделала укол.
— Ой, что это на лопатку попало? — спросил Балакин.
Ну не скажет ведь Галя, что это ее слеза капнула ему на спину…
Совесть
Жил человек. Не знал ни горюшка, ни забот. Работал. Получал, какую положено, зарплату. Однажды он заметил, что его сосед Пал Палыч палец о палец не ударит, а живет припеваючи. Человек полюбопытствовал: как это так? Наверное, жулик ты, Пал Палыч?
Пал Палыч оглянулся, достал из кармана деньги и прошептал:
— Возьми и помалкивай.
Человек повертел в руках деньги, пообещал:
— Буду молчать.
— А я не буду! — услышал он голос.
— Кто ты?
— Совесть. Иди в милицию и все расскажи. Человек думал-думал, а когда посчитал деньги, в милицию не пошел.
Совесть бесновалась всю ночь. Она бросала хозяина то в жар, то в холод — вскрикивала, больно стучала в грудь, словом, мучила. Чуть свет человек непечатно выругался и вернул деньги Пал Палычу:
— Совесть не позволяет.
— А ты ее заглуши. — Как?
— Стопкой!
После пятой стопки Совесть и впрямь заглохла. А утром человек понял, что Совесть теперь ни за какие деньги не назовешь чистой.
И что удивительного! Чем рьянее человек помогал Пал Палычу, тем слабее был ее голос. А если Совесть порою и пробовала орать благим матом, человек ее — стопкой, стопкой, стопкой…
Впрочем, это случалось все реже и реже. Совесть — грязная, как сто чертей — сама приходила к человеку и требовала:
— Заглуши!
Человек наливал стопку, еще одну, еще… А потом, обнявшись и обливаясь слезами, они вспоминали доброе старое время, когда чистыми ходили, уважаемыми.
Вскоре Совесть куда-то запропастилась. Человек поискал ее, поискал, плюнул и сказал:
— Проживу без нее!
И вот ведь, что странно. Об этом все узнали. Потому что когда человек показывался на улице, люди останавливались и говорили своим спутникам:
— Это тот самый, что совесть потерял…
Самый дорогой подарок
Аксакал приехал в субботу, к вечеру. Машина с шашечками по бортам затормозила прямо у подъезда, и шофер сказал:
— Это здесь. С чемоданчиком помочь?
Старик не издал ни звука, распахнул дверцу и степенно, заложив правую руку за спину, направился к подъезду.
— Ишь, какой гордый! — удивился шофер, но тем не менее подхватил чемодан и засеменил следом за пассажиром.
На площадке третьего этажа старик костяшками пальцев постучал в ближайшую дверь. Дверь распахнулась, и перед аксакалом, вытирая фартуком руки, предстала миловидная женщина.
— Здравствуй, айналайн!
— Здравствуйте, ата, — женщина поклонилась. — Проходите, пожалуйста, в комнату.
— Алдан, к нам гость! — крикнула опа.
— Здравствуй, сынок, — сказал старик и протянул руку.
Алдан почтительно пожал ее и посторонился, пропуская в комнату старика и шофера. Шофер поставил чемодан и сказал:
— Два шестьдесят.
Старик был на редкость немногословным. Когда Алдан предложил ему сесть за кухонный стол, гость поднял глаза и парень смутился.
— Извините, ата. — Алдан с кушетки сбросил на пол ковер, из кладовой извлек низенький столик, из подушек соорудил удобное сиденье и сказал:
— Сейчас будем пить чай.
Старик чуть поласковее посмотрел на Алдана и, покряхтывая, расположился у столика. Алдан бросился на кухню.
— Кто это? — спросил он у жены. Бахыт удивленно воззрилась па Алдана.
— Я думала, это твой родственник, — ответила опа и сразу предложила — А ты спроси у него?
— У нас это не принято. Гость — самый дорогой человек, прими его и слушай, что он пожелает сказать.
— М-да… Он, наверное, из твоего аула. Неужели ты не помнишь?
— Мой аул стал райцентром. Откуда мне знать всех стариков?! Я думаю, кто-то из наших дал ему адрес. Значит, он родственник. Заложи мясо в кастрюлю, я пойду к гостю.
Аксакал, скрестив ноги, величественно возвышался над столиком.
— Сейчас будет чай, ата.
— Рахмет.
— Здоровы ли ваши дети, внуки?
— Рахмет.
— Наш аул сейчас, наверное, очень красивый?
— Красивый. — Старик прикрыл глаза, давая понять джигиту, что его расспросы утомительны.
Алдан тихо ретировался на кухню.
— Не старик, а монумент, — вздохнул он.
Потом они пили чай. Бахыт и Алдан, развлекая старика, рассказали о своей работе, о своих планах. Старик изредка кивал головой, мудрющими глазами посматривал на молодых хозяев и вдруг спросил:
— Почему я не вижу детей? Бахыт ответила:
— Агай, у нас одна дочка, и сейчас она у моей мамы. Старик долго выдерживал паузу, мало заботясь, что молчание тягостно, и наконец проговорил:
— У нас в ваши годы было восемь детей.
— Так тогда было другое время! — оживился Алдан и словно наткнулся на взгляд аксакала.
― Я хочу спать, — сказал старик.
Слово гостя — закон. Алдан хотел было вслед за кушеткой вынести на кухню и телевизор, но почему-то не решился. А спать было еще совсем рано.
— Как думаешь: надолго он? — спросила Бахыт.
— По-моему, пока у нас не будет восьми детей.
— Ойбой? — У Бахыт было не то настроение, чтобы оцепить юмор мужа.
Ночь, в общем-то, прошла спокойно, если не считать, что в три часа гость снова пожелал чаю. И это было почти кстати, потому что Алдан выложил аксакалу план на воскресенье. Аксакал одобрил его одним словом: жаксы.
Это был удивительный день! Благодаря гостю, Алдан и Бахыт побывали в самых расчудесных уголках города: на такси «покорили» Медео, на канатной дороге — Кок-Тюбе и вконец ублажили старика, когда пообедали в белой юрте.
К дому подъехали в сумерки. Пока Алдан рассчитывался о шофером, гость и Бахыт скрылись в подъезде. Тут к такси подбежал Максут из соседнего дома.
— Привет, Алдан, — сказал он. — Машина освободилась?
— Что за спешка? — спросил Алдан.
― А! — Махнул рукой Максут, — вторые сутки родственника встречаю, а он как провалился. Телеграмма есть, а старика нету.
― Старика? — насторожился Алдан. — А ты его в лицо знаешь?
— В том-то и дело, что нет. Вчера приехал на вокзал, а там этих дедов, как в мечети. Может, в телеграмме напутали?
— Подожди, Максут. К нам вчера приехал один старик. Мы, честно говоря, его не ждали, но ты ведь знаешь наш обычай: самый дорогой подарок — гость. Может, это твой аксакал?
— А как я узнаю, что мой?
— Спроси его.
— Ты что, с ума сошел?! — вдруг взъярился Максут. — Разве у гостя спрашивают, зачем он приехал?
— Ну и что ты предлагаешь?
Максут поскреб пятерней затылок и сказал:
— Ладно, заберу старика. Теперь задумался Алдан.
— А вдруг это мой аксакал? — вслух засомневался он.
— Но ты ведь его не ждал?
— А твои гости всегда по телеграммам приезжают? — Алдан сам подивился изяществу этой мысли.
— Нет, конечно. И все-таки, я думаю, это мой старик. Алдан резко воспротивился:
— С чего ты взял? Ведь ты его и в глаза не видел. Теперь я уверен: это мой старик.
— А тогда куда мой девался?
— Откуда мне знать? Ищи!
— Нет, это мой старик. Давай его сюда!
— Не отдам. Он — мой.
— Нет, мой…
Долго еще будут препираться джигиты, и едва ли они установят истину. Оставим их, читатель. Аксакалу от этого не будет хуже. Так ведь?