— А ну пошевеливайся, синхрофазотрон! — кричал он замешкавшемуся посетителю, и очередь с готовностью смеялась и удивлялась Мишиной шутке.
Постоянные клиенты иногда спрашивали:
― Когда, Миша, диссертацию утвердят?
Миша на минуту прекращал торговлю, нагонял на лицо значительность и как бы вслух размышлял:
— Что я могу ответить? Мои оппоненты еще на защити сказали: «Слишком ты, товарищ Блинов, до хрена открытий наделал. Долго в них Москва разбираться будет». Вот они и разбираются. Думаю помочь им, сам махну в Москву.
Махнуть в Москву Миша передумал после одной знаменательной встречи. Ехал он как-то по улице, смотрит, на тротуаре под надзором милиционера орудует бригада пятнадцатисуточников. И очень Мише показался знакомим гражданин с совковой лопатой. Вылитый Аполлинарии Модестович. Миша притормозил, всмотрелся — точно он! Он подошел, поклонился.
— Здравствуйте, Аполлинарий Модестович, — поприветствовал Блинов научного руководителя.
Аполлинарий Модестович через плечо взглянул на Мишу, крякнул и еще шибче заработал лопатой.
— Обмишурились, дорогой товарищ! — норовя не поворачиваться лицом, сообщил мелкий хулиган.
— Аполлинарий Модестович, неужели не узнали? Вспомните: летающие тарелки, Степу Академика…
— Летающие тарелки? — вскинулся Аполлинарий Модестович и потеребил свою клинообразную бородку. Потом сказал:
— Ну и что? Я их всего два раза видел.
Сказал и так и остался с открытым ртом, поняв, что проговорился.
— Ну вот видите…
— Гражданин милиционер! — фальцетом заверещал Аполлинарий Модестович, — ко мне тут пристают, норму выполнять мешают…
Миша сказал милиционеру:
— Пожалели бы старика в интересах науки.
― Этого, что ли? — удивился милиционер и пояснил: — В Академии хулиганил.
— Я не хулиганил, — обиделся Аполлинарий Модестович, — я ученому инопланетян приносил.
― Во-во, — поддакнул милиционер. — А зачем ты ему в кабинет мух напустил?
— Это не мухи…
— Занимался бы своим делом, а то и с работы погнали.
— А кем он работал? — спросил Миша.
— Гардеробщиком.
Грустный это был день у Миши. Столько надежд — и в один момент все прахом.
— Так вот почему Степа Академик исчез, — подытожил свои безрадостные мысли Блинов.
И в тот момент, когда Миша подсчитывал, какую сумму он профукал за знакомства, попойки и всякое прочее, пришла Эля и с порога спросила:
— Миша, ты на мне женишься или пет?
Миша помусолил карандаш губами и, глядя поверх Эли, ответил;
— Созвонимся.
Мамина дочка
I
Последние полгода Инна Васильевна не знала, куда девать себя, свою энергию. А все потому, что ушла на пенсию. Отговаривали ведь ее повременить, упрашивали, можно сказать, а она ни в какую.
― Хватит, — заявила она, — свое оттрубила, пора и отдохнуть.
Отдыхалось хорошо месяц — два: книжки почитывала, блеск навела в квартире, кулинарных хитростей поднабралась — ну а дальше что? А дальше — скука. И ничем ее не убьешь, не вытравишь. Поторопилась, видать, с уходом.
Квартира у Нины Васильевны находилась в центре. Она была хоть и однокомнатная, но удобная, светлая, с телефоном. Одно слово, что телефон, а звонил он крайне редко. Да и то в основном Оля. «Мама, я задерживаюсь», и сразу — пи-пи, пи-пи. Оля — единственная дочь Нины Васильевны, конечно, умная, скромная и внешностью бог не обидел, но — увы — неустроенная. Без мужа, но, слава богу, и без детей. А может, наоборот — не слава богу. Много ли проку от нынешних мужиков. Да и какие это мужики — одно название. Заявился как-то инженер с Олиной работы — и с виду охламон, и в разговоре не лучше. Потом признался:
— Я, говорит, покамест трезвый, очень стеснительный.
А спросил бы, кому он здесь нужен, наспиртованный?
Но время-то не удержишь, вон как скачет. И чем дальше, тем придирчивее становилась Нина Васильевна. И такой взгляд выработала, что посмотрит на человека, как рентгеном просветит. Ну а прощелыг всяких — тех за версту чует. И Оле строго-настрого наказала: