— Извините меня, мосье Астен, если в разговоре с вами я буду так же чистосердечен и прям, как и в своих делах. Сейчас речь идет не о временном решении вопроса, а о будущем наших детей. С какой бы почтительностью и любовью ни относились они к родителям, им все равно захочется самостоятельности. Кроме того, не дай бог, что случится, и встанет вопрос о наследстве, — мы должны все предусмотреть, ведь у детей нет никаких прав на этот дом.
— Мы можем составить арендный договор.
Супруги Лебле переглядываются. Может быть, я сказал какую-то глупость? Мосье Лебле, быстро мигая, поспешно возражает:
— Но ваши старшие дети…
— Практически они устроены… Что же касается будущего раздела наследства — надо действительно все предусмотреть, — допустим, что этот дом останется за Бруно, а Эмеронс и дом Лоры разделят между собой Мишель и Луиза.
Я не долго думая включил в общее наследство и собственность Лоры. Но, как мне показалось, это ничуть не удивило мосье Лебле. Тем не менее он все-таки попытался возразить:
— Но мадемуазель Лора…
— Мы с Лорой, знаете ли… — начал было мосье Астен.
Супруги снова переглядываются с понимающим видом.
— Да, да, я знаю, что вот уже пятнадцать лет вы живете в полном согласии.
Слово «согласие» звучит как-то странно.
— Одним словом, если я вас правильно понял, вы могли бы перебраться в дом напротив к мадам Лоре?
Я остолбенел. Неужели они думают… Мне никогда не приходило в голову, что самоотверженная преданность Лоры могла быть превратно истолкована и вну— шала кому-то грязные мысли. Но все-таки, может быть, я ошибаюсь? Мосье Лебле, вероятно, хотел сказать, что, оставив за собой второй этаж дома Омбуров, свой дом я смогу передать детям. Ну, если этот человек, который, сам не принося никаких жертв, лишь злоупотребляет своим положением пострадавшей стороны, если он думает, что я способен на такой поступок, он слишком высокого обо мне мнения. Он просто переоценивает меня. Я пробую объясниться:
— Боюсь, я неудачно выразился…
Я сбиваюсь, и моя растерянность только подтверждает их подозрения.
— Прошу вас, мосье Астен, это нас не касается. Вы живете так, как считаете нужным. Лучше давайте-ка Подведем итог. Мы должны безотлагательно женить наших детей, они устраиваются здесь, и мы помогаем им, пока они не встанут на ноги. Они, конечно, наделали глупостей, но, слава богу, им повезло — они родились в таких порядочных семьях. Когда мы шли сюда, я говорил жене: «Все это неприятно, очень неприятно, но с мосье Астеном мы можем быть спокойны — он все уладит».
Он все говорит, говорит, и у меня уже больше нет сил слушать его. Неужели я так никогда и не избавлюсь от своей идиотской немоты, от этой привычки, где надо и не надо, чувствовать себя виноватым и считать своим долгом расплачиваться за долги, которых я никогда не делал? Стоны и вздохи отца Лебле, которые поначалу так забавляли меня, оказались хорошо продуманным вступлением, рассчитанным на то, чтобы выбить меня из седла и добиться от меня как можно больше уступок. Контора явно ликовала. Когда неприятности утрясутся, наше родство только поднимет его авторитет в Шелле. Ему удалось провернуть неплохое дельце. Он устроил своей дочке хорошо обставленный дом, с телефоном и садом в две тысячи квадратных метров. Профессиональным взглядом он уже ощупывал стены и потолок.
— Нам надо еще зайти в мэрию, сделать оглашение, — добавляет он. — Послезавтра в три — вас устроит? Хотя нет, простите, в три у меня свидание с клиентом. Если не возражаете, встретимся в четыре часа. Мы с дочерью будем ждать вас в вестибюле, у знамени.
— Не могу, — отвечает мосье Астен, — у меня в это время занятия.
Мы договариваемся на послезавтра на одиннадцать при условии, если меня не задержит Башлар.
У калитки мосье и мадам Лебле нервно пожимают мне руку. Мосье Лебле тихо говорит:
— Что же касается брачного договора…
Я отрицательно качаю головой, они повторяют мое движение, подчеркивая этим свое великодушное бескорыстие. В нотариусе нет необходимости. Согласимся на общность имущества супругов, установленную законом. У детей ничего нет за душой, они могут надеяться лишь на то малое, что достанется им после меня.
Они ушли. Я хожу взад и вперед по гостиной. Я пытаюсь разобраться во всем. Чем больше я думаю, тем сильнее горят у меня уши и тем яснее я понимаю, что мосье Лебле не оговорился. «Вы могли бы перебраться в дом напротив…» Мой старый учитель Фортюна называл это условно-требовательным наклонением. Конечно, в этой фразе содержался намек. Хотя Лебле в их положении следовало бы помолчать. Очень следовало бы. Люди такого сорта особенно дорожат внешними приличиями, они сделают все, чтоб скрыть постыдное происшествие в собственном доме, но совсем не прочь поживиться за счет скандала, пусть даже вымышленного, в чужой семье. Я пасую перед этими ловкачами. Они умеют безошибочно уловить ваши слабые и сильные стороны, они искусно играют на ваших благородных чувствах и на вашей растерянности. Они обладают даром ради собственной выгоды толкать человека на поступки, на которые никогда не пошли бы сами. «Вы могли бы перебраться в дом напротив…» И все бы сразу уладилось, прекратились бы сплетни, молодая чета с комфортом устроилась бы в доме, из которого был бы выдворен ставший теперь лишним отец…
Этот делец ни перед чем не останавливается, и, если он так поступает, у него, видимо, есть на то свои основания. Можно не сомневаться, он все взвесил, все рассчитал. Мне бы это тоже не мешало сделать. Подведем итог, как говорит мосье Лебле. Итак, нам предстоит гармонично разместить по ту и по другую сторону улицы мосье Астена, Лору и молодую чету так, чтоб все жили, не мешая друг другу, не испытывая недостатка в средствах, в жилье и любви. Положение удивительно напоминает задачу о переправе через реку волка, козы и капусты. Рассмотрим все возможные варианты решения.