Может быть, я слишком мрачно смотрю на жизнь? Это еще один из моих недостатков. Но давай взвесим наши шансы. Я вспоминаю ледяные заторы на Луаре, когда в суровые долгие зимы уровень воды в ней понижается и вдоль берегов над пустотой повисает широкая кромка голубоватого льда. Как-то раз, когда я отправился охотиться на уток и шел с ружьем у этих причудливых ледяных обрывов, папаша Корнавель сказал мне пророческие слова:
— Уж будьте уверены, только подует южный ветер, — вода сразу же поднимется. Луара непременно вернется и растопит свои льды.
То же может произойти и с моей холодностью. Мне уже совестно за то, что я посмел тогда подумать: «Это будет не так уж плохо». Я гоню прочь насмешки. Женщина, которая принадлежит вам, приобретает особые права над вами. Нет таких серьезных людей, которые не оттаивали бы в постели. Пусть эта нежность не столь уж безгрешная, но это все-таки нежность, и она может породить другие нежные чувства. Мы всегда признательны тем, кто дарит нам удовольствия (по крайней мере у меня это так, даже с продажными женщинами, с которыми мне изредка приходилось иметь дело: я чувствовал себя растроганным, и это раздражало их).
Наконец, долгая и верная любовь невольно подкупает. Не бойся я сравнения, которое, оскорбив тебя, оскорбило бы и меня, я повторил бы слова твоей матери о шпинате, когда она намекала на Бруно. Я предпочитаю сказать то, что когда-то говорил я сам о навязанном нам выборе и о случайных встречах, ставших нашей судьбой. Я не выбирал своей матери, я не выбирал Жизели. Я не выбирал Бруно! И тебя тоже я не выбирал. Так пусть моя любовь к ним послужит тебе залогом.
А кроме того, у нас с тобой — общие дети и общий любимец. Мы не станем вмешиваться в их дела или поучать их, но если нас позовут, мы будем готовы взять на себя свои прежние обязанности. Неужели ты думаешь, что станешь теперь птичницей без цыплят, не узнаешь новых привязанностей? В доме напротив собираются тебе их вскоре преподнести.
И снова начнутся, хотя, может быть, и не такие уж частые, хождения взад и вперед. Появится ребенок, наступит время нянчиться с ним. Вязание розово-бело-голубых кофточек и чепчиков, мобилизация пузырьков и советов против коклюша, присыпание тальком попочки, мокрые пеленки — вот что станет для тебя в скором времени неистощимым источником радостей и восторгов!
Я же буду следовать у тебя в фарватере и буду осторожно и бдительно следить — не знаю как, но ведь всегда находишь пути — за тем, чтобы ничто не сделало тусклой их жизнь. Чтобы Бруно не стал в своей семье (единственной области, где он может преуспеть) тем незаметным служащим, каким он является у себя в конторе. Чтобы в этой семье никогда не было… Помолчим лучше. Не надо искушать судьбу, накликая несчастья, ведь мне оставалось бы тогда только стиснуть зубы. Ты здесь, и я здесь — это главное. Мы оба на посту. Знаешь ли ты, что порой бывает и такой счастливый период, возникает редкое (потому что чаще всего они окончательно расходятся) согласие, между еще бодрым шестидесятилетним отцом и уже вполне зрелым тридцатипятилетним сыном, которого отягощенная детьми невестка не может держать, как прежде, на коротком поводке.
Нам до этого далеко. Я еще не раз приподниму на окне занавеску, я буду всегда настороже, я постараюсь скрыть свои поражения под личиной добродушного юмора. Не обращай на это внимания и, главное, не подражай мне. Я не хочу их тревожить. Я хочу, чтобы они были спокойны. Сын, считающий, что его приемная мать и его отец хорошо устроены, что они вполне довольны, чувствует себя вдвойне счастливым оттого, что его родные тоже счастливы!
И, наконец, вот твой самый верный козырь, Лора. Бывает и так: у того, кто, любя одного, принимает любовь другого, у того, кто вынужден притворяться в своих чувствах, чувства эти со временем (согласно методу самовнушения Куэ) становятся искренними. Отцы родились слишком рано, сыновья родились слишком поздно, чтобы вместе идти одной дорогой. С тобой же мы можем идти одним путем, и если ты позволишь мне, шагая рядом и говоря о тебе, говорить о нем, то наступит день, когда ни ты, ни я, может быть, уже не будем знать, где в этой старой песне поется о жене, а где о сыне.
Шелль — Квебек — Монреаль — Энгеранд — Париж — Анетц-сюр-Луар
Апрель 1959 — сентябрь 1960