Я умираю? Опять?
– Даша!
Темнота.
Когда в следующий раз всплываю, как буек, на поверхность – ничем не могу пошевелить. Рот и глаза плотно закрыты, тело распластано на чем-то мягком и вновь придавлено тяжелым пластом боли. Я чувствую себя беспомощной и слабой. Испуганное сознание маячит где-то рядом и мне хочется его ухватить за серебряную нить, которая исходит из моей груди. Внутренним зрением я вижу ее особенно ярко. Она тонкая, почти прозрачная и тянется в потолок. Только мне никак не дотянуться, чтобы намотать ее на запястье. Я ведь не могу пошевелиться.
– Я не оставлю ее!
– Ян, тебя надо поспать. Иди, я посижу с ней.
– Нет. Я должен быть рядом.
– Черт, Ян, но почему ты такой упрямый?! Я и так нарушил сотню правил, разрешив тебе бывать в ее палате, но не сутки же напролет!
– Я не уйду.
– Ну и черт с тобой! Тебя реанимировать я не буду, так и знай!
Я борюсь со слабостью, болью, туманом, которые не собираются ослабить хватку. Изо всех сил цепляюсь за голос Яна, за все, что связывало нас прежде… Безумно хочу вынырнуть из темноты и обнять Кенгерлинского. Я даже готова выйти один на один с этой мучительной болью, готова выдержать что угодно, лишь бы еще раз заглянуть в светло-зеленые глаза. Но простого рвения оказывается недостаточно и я вновь соскальзываю в бездну. Господи, нет!
– Какого хрена ты приперся сюда?! – кричит Ян и если бы я могла управлять своим телом, то обязательно бы вздрогнула.
Ярость наполняет пространство между нами, даже не видя, что происходит, я чувствую ее особенно ярко.
– Я… хотел попрощаться. Я уезжаю, Ян. Надолго.
– Мне плевать, – сердится он. – Как ты вообще осмелился заявиться сюда, Адиса? Особенно после того, что натворил, мать твою!
– Прости меня.
– Уходи.
– Ян, пожалуйста… Я хотел попрощаться с вами… обоими. Ты же сам знаешь, что я не мог поступить по-другому. Если бы ритуал не был проведен ты бы погиб!
– Да мне плевать!
– Ян…
– Выметайся отсюда! Уходи сам или я тебе помогу!
Я слышу короткие и тяжелые вздохи, шарканье ног, похожее на стариковское.
– Передай Даше, что я сожалею.
Боль моя трещит по швам. Агония достигает пика. Слишком много эмоций вокруг меня! Слишком много воспоминаний! Господи!
Туман, что настигает, теперь кажется спасением.
Я падаю, падаю, падаю…
Небо разверзлось и поглощает землю. Я упиваюсь собственной ничтожностью и беспомощностью.
Темнота становится все ближе и ближе. В последний миг я с отчаяньем понимаю, что больше не вернусь.
Пробуждение было неприятным.
Меня атаковало ужасно сильное чувство дискомфорта и голода. Казалось, что желудок прилип к позвоночнику и продолжал корчиться в судорогах. Пытаясь притупить несносные ощущения и собраться с мыслями, я вдохнула воздух, насквозь пропахший лекарствами, и тотчас пожалела об этом. Внутри меня разверзлось настоящее адовое пламя.
Грудная клетка болела так, что даже дышать было невыносимо. При каждом вдохе мое горло терло какое-то инородное тело, отчего тошнота бунтовала пустой желудок. Я потянулась ослабшей рукой, особо не надеясь н успех, и выдернула изо рта трубку. Получилось! Это простое движение принесло мне столь неимоверное облегчение, но забрало почти все силы.
Тошнота отступила.
Я открыла глаза, с удивлением отметив, что нахожусь в палате с ужасными зелеными стенами и кучей медицинской аппаратуры. Комнату окутал полумрак, что однозначно порадовало. Даже от сумерек сейчас у меня неприятно слезились глаза.
Больше всего беспокоила голова и грудь. Сложилось такое впечатление, что во мне взорвалась бомба.
Господи, почему же так больно?
Пусть я казалась себе тяжелой и даже «ватной», но все же мне удалось немного приподнять голову. Первое что бросилось в глаза – левая рука была зафиксирована бинтами, прозрачная жидкость по трубочке через катетер продолжала капать в мое тело. Нет, я не чувствовала ничего сверхнепривычного или странного. Если не считать того, что все занемело, болело и зудело так, что хотелось вылезти вон из кожи.
Повернув голову в другую сторону и удивившись, что тело стало меня слушаться, я наткнулась взглядом на черную макушку. Мужчина сидел на стуле рядом с моей койкой и, положив голову на руки, спал.
Я не видела его лица, но уже сейчас могла с уверенностью сказать, кто передо мной.
Устав противиться вспыхнувшему желанию ощутить прикосновение, я уступила. Правая рука оказалось на удивление послушной. Удалось дотянуться до головы мужчины и запустить одеревеневшие пальцы в густые волосы. На ощупь они были именно такими, какими я помнила: шелковистыми и непослушными.