С тех пор я каждый месяц уверенно знала, что делать стоит, а что нет, чтобы боль не становилась сильней.
Сейчас я могла сравнить дискомфорт, что испытывала с тем, который приходил регулярно каждый месяц. Если бы не одно маленькое «но»: мне никогда не было больно именно «там» и я еще не страдала маразмом, чтобы забыть причину этой боли.
Подтянув колени к груди, уперлась в них подбородком и прикрыла глаза. С опущенными веками все вокруг не кружилось, слабость почти отступала.
Я прислушалась к себе и не отыскала даже капли страха перед тем, что собиралась сделать. Точнее уже сделала.
Перед тем, как мать подкинула меня, как бездомного котенка, к дверям приюта, она взяла с меня слово – никогда не быть слабой.
Как могла я старалась придерживаться той клятвы. Правда, силу в человеке можно постигать под разными углами и градусами от наклона. Для кого-то проявление силы – это безусловное доминирование над другими, а для кого-то – сглаживание заведомо острых углов в конфликтах.
Каждый раз, я действовала по ситуации, выпуская силу в меру своих понятий и ценностей.
Уверенность в том, что желание стать свободной посредством принятия смерти, мама бы не одобрила, вызывало грусть.
Но мертвец не сможет мне высказать свое неодобрение или неудовольствие. По крайней мере, не сейчас. А потом…
Если мы встретимся с ней за чертой, я согласна сполна принять последствия своих поступков.
Как ни крути, а решение было принято, и отступать от него я не собиралась.
Накручивая прядь волос на палец, принялась просчитывать ближайшее будущее.
Без свободной воздушки котел не сможет нормально работать, это факт. Но сколько времени у меня есть прежде, чем произойдет большой бум?
Четкий ответ отыскать не удалось. Все-таки я не разбиралась в устройстве техники так, как сейчас требовалось. Да и папа Рома как-то особо не заострял внимание на тематике пожаров.
Не знаю откуда, но точно я знала одно: на то, чтобы попрощаться с жизнью у меня осталось не больше часа.
Паники не было.
Лишь некое внутреннее предвкушение от грядущего.
Даже тихое удовольствие.
Уже сегодня я смогу смыть с себя позор огнем.
Стать свободной.
А еще я заберу всех монстров с собой.
В ад.
– Проголодалась? – я вздрогнула, резко распахнув глаза.
Наверное, дверь открылась бесшумно. Ведь я даже не заметила, как в спальню вошел Гарик с подносом в руках.
Брат присел на кровать и поставил поднос рядом со мной.
В нос ударил приятный запах жареной картошки с отбивной. Рот тут же наполнился слюной.
– Я не голодна.
Предатель-желудок громко и призывно заурчал, выдавая меня с потрохами.
– Врушка, – усмехнулся Гарик.
Он взял тарелку в руки, спустив поднос на пол, и придвинулся ближе ко мне. Когда Гарик поднес к моему рту вилку с наколотыми кусочками картофеля, я инстинктивно отшатнулась.
– Что ты собираешься делать?
– Кормить тебя.
– С рук?
– Ага, – улыбнулся Гарик, вновь возобновив движение вилки. – Так я хочу.
– Но я могу сама!
– По-другому не будет. Только так. Поэтому не упрямься. Ты же не хочешь, чтобы я тебя связал, а потом кормил?
Мне ужасно не хотелось тратить свой последний час на Гарика, а тем более на его извращенные игры, но быть связанной во время взрыва хотелось еще меньше. Поэтому я уныло покачала головой и послушно открыла рот.
– Умница-девочка, – похвалил брат.
На вкус картошка оказалась просто изумительной! Сочная, в меру поджаристая, с хрустящей корочкой и пряными специями, что таяли на языке…
Возможно, все дело в том, что это мой последний раз, когда я ем…
Говорят, что перед смертью не надышишься, а я не могла утолить вдруг проснувшийся голод.
Гарик не спешил, мне даже казалось, что он искренне наслаждался процессом. Я не понимала, почему ему было так важно находиться рядом со мной, постоянно прикасаться, ведь, по сути, он уже получил то, что желал. Так почему бы не оставить меня в покое?
– Не представляешь, как мне нравится смотреть на тебя, когда ты ешь с моих рук,– чуть ли не простонал он.
Я продолжала жевать, тщательно избегая прямого взгляда в его лицо. Боялась, что не смогу справиться с тошнотой, если вдруг она вновь накатит.
Руки брата пахли мылом с лавандой и это единственное, что сейчас в нем не раздражало.