Примерно за час до темноты разведколонна подъехала к озеру. Я провожал ее вместе с комбригом Д. Биберганом и начальником автодорожного отдела Ленинградского фронта, военинженером 1-го ранга Монаховым.
День выдался «нейтральный» — нигде не слышалось стрельбы. Мороз заворачивал такой, что всем провожавшим пришлось приплясывать на берегу и подвязать шапки. Лед на озере окреп, но по-прежнему оставался черным до самого горизонта. Лишь кое-где торосы и рябые щербинки присыпало снежком.
Дверцы кабин были раскрыты настежь. Так у водителей было больше шансов на спасение, если машина уйдет под лед. Поравнявшись с провожавшими, из кабины головной полуторки высунулся начальник штаба Е. Бирюкович:
— До встречи, товарищ комбриг!
— Будьте осторожней на середине! — сказал Д. Биберган: — Там еще есть разводья.
Лед под передними колесами хрустнул и осел. Впереди головной машины змейками побежали трещинки. «Трескучий мороз — трескучий лед! — подумалось мне. — Лишь бы только с треском не провалиться!»
Осторожно съехав с Вагановского спуска, автоколонна рассредоточилась на льду и взяла курс на восточный берег.
Озеро быстро заволокли холодные сумерки. Вешек не стало видно даже у берега. Но зажигать фары в темноте было категорически запрещено. Единственным ориентиром водителям мог служить только телефонный провод. Связисты протянули его по льду три дня назад между Коккоревом и Кобоной. Проводив машины, мы вместе с комбригом Д. Биберганом пошли в избу, где размещалась диспетчерская.
Прошло более семи часов. В половине первого ночи раздался телефонный звонок. Комбриг нетерпеливо подсел к столу. Но по тому, как вытянулось лицо дежурного сержанта, я понял: хороших вестей не будет!
— Товарищ комбриг! Колонна потерялась… — растерянно доложил он майору Д. Бибергану.
— Как по-те-рялась? — запинаясь, повторил комбриг.
В диспетчерской все замерли в напряжении.
— Передайте связистам в Кобоне, — приказал Д. Биберган, — чтобы они держали с нами постоянную связь. Пусть немедленно вышлют людей на поиск машин в прибрежной полосе!
«Где их теперь искать? — обожгла меня мысль. — На Ладоге и днем черным-черно, а в темноте и подавно ничего не увидишь!»
Ровно в час ночи кукушка прокуковала один раз. И в это время зазвонил телефон. Майор Д. Биберган сам снял трубку:
— Кто у аппарата?.. Товарищ Бирюкович?.. Да, да! Слушаю вас!
Д. Биберган подозвал меня к себе. Я подсел к столу на место дежурного. С трудом узнал простуженный голос начальника штаба батальона.
— Потерь нет, — докладывал он. — Все машины дошли до Кобоны.
— Ясно! А почему задержались? — спросил комбриг. Е. Бирюкович не смог сразу ответить — помешал затяжной кашель.
— Извините, товарищ майор! — наконец проговорил он. — Немного продуло на ветру. Когда стемнело, пришлось лечь на крыло и держать в руке телефонный провод. Без него потеряли бы ориентировку. Нас задержали небольшие трещины на четвертом и девятом километрах. Дежурные дорожники положили на разводья мостки. А вот на двадцать первом километре лед разошелся только сегодня ночью. Здесь в основном и стояли.
— А объехать было нельзя? — поинтересовался Д. Биберган.
— Нельзя, товарищ комбриг! К северу лед совсем тонок, а на юге — немцы рядом.
— Как добрались до берега?
— Пришлось снять боковые борта с машин и соорудить настил.
Весь день 22 ноября ушел на подготовку. Я осмотрел все полуторки, разместившиеся в лесу между Коккоревом и Вагановом. Отобрал 60 машин. Как и вчера, подъехали к озеру еще засветло. Я сделал перекличку — все было в порядке. Потом с подножки головной полуторки я дал команду «Вперед!». Автоколонна осторожно спустилась на лед.
Водители были разбиты на десятки. Во главе каждой я поставил командира. Замыкающей ехала ремонтная машина. Вместе с запасными частями она везла в кузове спасательные круги.
Дистанцию между полуторками установили в 20–25 метров. Между десятками было до ста метров. Почти в темноте подъехали к фарватеру, по которому летом шли суда из озера в Неву. Это было самое опасное место. Лед здесь гнулся под колесами, словно живой. Такое ощущение, будто все время едешь в гору. Мотор перегревался, работая на полную мощность, а машина, буксуя, едва ползла по скользкому льду. Ни тормозить, ни останавливаться было нельзя — спасало только движение.