— Дождем пахнет.
— Я и жду дождя, — сказал Мокеич. — Дождь нам на руку.
— Еще как бы на руку, — сказал возбужденно Песковой.
— Будет ли дождь? — спросил Никольский.
— По всем приметам — должен. Сильно парило, и нога сигналит цельную неделю. — Мокеич пошевелил хромой йогой.
— Время у нас есть, переждем здесь до ночи, — сказал Батраков.
— А может, в овраге? — спросил Мокеич.
— Там сыро, дедушка, — сказал Женька.
— И то верно, — согласился Мокеич, — Мы еще поверху с полверсты пройдем, а там спустимся.
Все, кроме пленного и Кедрова, сели. Пленный постоял, потом снял мешок и, помедлив, сделал осторожный шаг в сторону.
Кедров щелкнул предохранителем.
— Мне надо оправиться, — сказал пленный.
— Пошли, — сказал Кедров.
Батраков встал и пошел вместе с Кедровым.
Когда они вернулись, Песковой спросил:
— Может, поедим?
Они быстро и без особой охоты поели, Мокеич своим и Женькиным ремнями связал пленному руки и ноги, сел неподалеку от него, остальные легли и дремали, пока не ударил далекий и глухой гром. Тогда они нервно поднялись, вышли на опушку и стали смотреть в небо. В небе, свисая к земле черными лохмами, шли низкие тучи. Их подгонял напряженный ветер, он гнал тучи из края в край. Кривые ветвистые молнии разламывали небо. В небе грохотало и трескалось, потом оно лопнуло, и из него хлынули струи.
Они стояли под этими струями и радовались.
— Повезло, — сказал Батраков Кедрову.
— Да.
— Проскочим! Проскочим! — говорил Песковой пританцовывая. — Под такую симфонию батальон провести можно — на два шага ничего не слышно.
— Зато на два километра видно, — тихо сказал Никольский.
Кедров быстро развязал пленному ноги.
— Пошли.
Батраков подождал, пока пленный поравняется с ним.
— Если хочешь жить, — ни звука, даже если ранят.
Тарасов сунул Кедрову вальтер.
— На, вдруг автомат заест.
Кедров загнал патрон в ствол и спрятал вальтер за борт шинели.
Гроза разразилась вовсю, скоро на земле не осталось и клочка сухого, но они шли и радовались и потокам воды, и темноте, и грохоту грома, и только при вспышках молнии приседали и замирали, и в эти мгновенья замирали и их сердца.
Несколько раз они слышали рокот моторов, неясные немецкие слова, и Мокеич уводил их в сторону. Они спустились на дно оврага и пошли по нему то берегом ручья, то по ручью, там где дно оврага было очень узким. Они промокли до нитки, в сапогах у них хлюпала вода, и ногам было так холодно, как будто они шли босыми.
Овраг становился все уже и мельче, и они двигались все медленней и осторожней, стараясь не шлепать по воде. Когда до края оврага можно было достать рукой, Мокеич остановился и потер ладонью грудь над сердцем.
— Ну все, надо вылезать, — сказал он Никольскому и сел в холодную жижу.
Никольский шепнул Женьке:
— Поможешь деду.
— Помогу, — ответил Женька. — Вы не очень быстро.
Кедров снял с немца мешок и достал гранаты.
— Берите.
Никольский и Тарасов вылезли из оврага и пошли, пригибаясь так низко, что касались гранатами земли.
Мокеич пропустил Женьку вперед и перекрестился.
— Господи, благослови!
Они прошли совсем немного, но перед ними взлетели немецкие осветительные ракеты, и они легли, ожидая, когда ракеты опустятся, а потом поползли. Земля хорошо приняла их, мягко расступаясь под грудью; под каждым из них получался желобок, в него сразу же набегала вода, но они старались втиснуться в землю поглубже. Они проползли артиллерийские и минометные позиции, и переползли одну траншею, а гроза все не утихала, и каждый благословлял ее и просил небо лить и грохотать еще всего полчаса и только реже сверкать молниями. Они переползли и вторую траншею, но ракеты взлетали все впереди, не сбоку. Между второй и третьей траншеями у противотанковой батареи их или услышали, или кого-то из них заметил часовой. Часовой окликнул:
— Wer da? (Кто идет? — нем.)
Они еще плотнее втиснулись в землю и замерли, и вода потекла им за ворот шинелей, под гимнастерки и в рукава до плеч, и по бокам, но они не чувствовали ее.
Дежурные немцы высунулись из окопов, каски немцев над окопами походили на холмики или большие грибы.
— Wer da? — повторил часовой.
Кедров ткнул пистолет в грудь пленного.
— Ответь что-нибудь.
— Schrei nicht? (Чего орешь? — нем.) — крикнул по-немецки пленный.
Часовой ничего больше не спросил, каски одна за другой исчезли — немцы прятались в лисьи норы.
Они долго лежали, не шевелясь, не решаясь шептаться, потом Батраков переполз к Никольскому.