Из шалаша Сазонов Женьку просто выволок. Держа в охапке автомат, сапоги и все свое хозяйство, Женька зевал и спотыкался.
— Я думал, тревога учебная. Думал, побегаете по лесу и придете.
— Еще раз — и я тебе покажу учебную! — пригрозил Сазонов. — Наформировались, не видишь?!
Женька сел на траву и начал обуваться.
— Теперь вижу. В шалаше было темно.
— Ровняйсь! — скомандовал дежурный офицер. Сазонов стал во главе отделения, а Женька побежал в хвост. Дежурный офицер доложил, что рота в составе ста шестнадцати человек готова к движению.
Пришли машины, и они залезли в студебеккер. Урча, он вывез их из леса и помчался, лязгая, качаясь на ухабах, забрасывая зад на поворотах, а они, зажав автоматы между колен, сразу уснули и, цепляясь за борты и скамейки, и упираясь ногами в ящики, старались не просыпаться, чтобы добрать отнятый у них сон.
Студер обгонял пушки, танки, пехоту, но это никого не интересовало, зато всем хорошо спалось под сердитые команды офицеров у пробок, где студер останавливался и затихал.
Ночь заканчивалась, когда они разгрузились, получили район обороны и команду рыть. Сначала они вяло ковырялись, но перед самым рассветом небо за их спинами стало багровым. Там будто трескалась земля и грохот пушек слился в длинный, неперемежающийся гул, этот гул перекрывал разрывы снарядов, которые рвались далеко впереди них. Сбросив ремни, а некоторые сняли и гимнастерки, они торопливо копали, и ни у кого уже ни в одном глазу не было сна.
Движения их стали механически-четкими, слова отрывистыми, дыхание коротким и частым. На формировке они отдохнули, земля была мягкой и копалась легко.
После завтрака Сазонов, собрав их к своему окопу, сказал:
— Садись.
Солнце пригревало хорошо, роса высохла, и все легли или сели лицом к немцам. В той стороне гул не стихал.
— Вроде бы ближе, а? — спросил Сазонов. — Чем сначала? А?
Никто ему не ответил.
Сазонов ходил перед ними взад-вперед, взад-вперед, отбрасывал сапогами комки и комочки земли.
— Так вот… Закопаться в рост, ходы сообщения — не меньше чем на метр. На пулемет запасную позицию и в тыл. Без спросу никому никуда. Чтоб у каждого был чистый сектор. Повырубать в секторе все. Копать как следует, не на тактике.
Их район пришелся на кусок луга, но дальше было подсолнечное поле. Подсолнечник вырос уже высоким, и из окопов из-за него ничего не было видно.
За этим полем земля понижалась, и километра на три просматривались деревни, другие поля, куски дорог. В деревни ездили наши машины, передний край был еще дальше — за длинной лощиной и за вытянутой высотой, которая, постепенно поднимаясь, сливалась с горизонтом и за которой все для них оставалось уже неизвестным. За той высотой и гудело.
По цепи передали:
— Парторга на КП батальона! Парторга на КП батальона!
Сазонов ушел.
В их ближнем тылу, в сотне метров, начинались огороды поселка. Поселок растянулся по обе стороны дороги, которая, сломавшись под прямым углом, уходила справа от них в сторону немцев. Дорога изламывалась, потому что сразу же за поселком был большой и глубокий овраг, заросший по откосам кустами и деревцами.
Центром поселка, его осью, вокруг которой все и строилось, был сахарный завод — длинный цех с невысокой трубой с одной стороны и приземистым кирпичным кубом в торец к глухой стене с другой. Двор завода отгораживался от дороги и поселка забором. Сейчас ворота были открыты, и через них было видно всякие сараи, погреб, гараж и как всюду суетятся солдаты. Одни таскали снаряды к противотанковым пушкам, другие перед пушками пилили куски забора, третьи тянули провода телефона.
Этот поселок был каким-то опрятным — аккуратные белые дома под красной черепицей, вишни и цветы в палисадниках, резные крылечки, синие ставни, светло-желтый кирпич завода. К поселку никак не подходили солдаты и все то, что они принесли и привезли с собой. По такому поселку люди должны были спокойно или весело ходить в белых рубашках и нарядных платьях, с гитарами и гармошками. Эти люди должны были петь и смеяться, но вместо них по поселку сновали солдаты в защитном или в тускло-серых шинелях. Солдаты были молчаливо-сосредоточенны, и в руках у них было оружие с черными стволами, или защитного цвета катушки с серым кабелем, или медные снаряды, или тоже тускло-зеленые стволы минометов, или еще что-то, что никак не подходило к этому очень нарядному человеческому жилью в это очень светлое, радостное даже, летнее утро.
Они все копали, копали, копали, пока не вернулся Сазонов.
Сазонов был серьезней обычного. Он был встревожен. С его ширококостного лица из-под насупленных бровей карие глаза смотрели строго.