Он сказал летчику, что так перевязываться нельзя, надо разрезать всю одежду вокруг раны и промыть рану, иначе может быть заражение или столбняк.
— Пошел ты знаешь куда? — возбужденно, но не зло ответил летчик. — Ни хрена не будет! Вон я сколько их назаражал. — Летчик кивнул на немцев. — Тот, что ногами к нам, тот, с автоматом под животом и тот, возле которого лопатка. Мои крестнички. Понял, пехота?
— Доктора — лопатой? — спросил он.
— Лопатой. Они во двор, а у нас с доктором только по тэтэ. Пук-пук-пук — и все восемь штук! Я у этого выдернул карабин, но он, холера, увернулся, тут на меня другой, пока я с ним, он — доктора. Потом я… Есть что во фляжке? Можно все? — От шнапса летчик покраснел, и веснушки на его лице выступили все до одной, как будто всплыли из кожи.
— Ух ты! Кто у вас тут остался за главного?
— А что? — спросил Игорь.
— Доложиться. Что дальше делать с генералом? Доктор убит, сестры где-то нет. Не видел сестры?
— Убита, — сказал Игорь.
— Так, — сказал летчик задумчиво. — Тем более. Получается, за генерала отвечаю один я… Пока генерал жив, я обязан… — Летчик, морщась, изогнулся и посмотрел себе на зад. На комбинезоне, ниже поясницы была дыра. Вокруг дыры комбинезон был мокро-грязным. Летчик сунул в дыру два пальца, поковырялся там и вытащил осколок. Осколок был небольшой, с желудь.
Летчик подбросил осколок на ладони.
— Представляешь, с этой раной я заявляюсь в полк. Срамота! Драпал, скажут, сволочь, потому и получил в зад. В столовой за такую рану будут кормить ополосками. Представляешь?
— Нет, не представляю, — ответил Игорь.
Летчик зашвырнул осколок и вылил остатки шнапса в дырку на комбинезоне.
— И все тебе лечение.
— Жжет? — спросил сочувственно Игорь.
Летчик взял карабин и оперся на него, как на палку.
— Наплевать. Так где твой ротный или кто там еще остался?
Летчик кряхтел, ступая на раненую ногу, звякал железкой приклада о камни и вертел головой, рассматривая сожженные «тигры», разбитые пушки, разбросанное оружие и убитых. На полкилометра вокруг завода они валялись всюду. Чем дальше от него, тем их было меньше, но уже на окраине их было густо, а в поселке черт знает сколько. В поселке было много убитых и наших, а немцев так вообще очень много: они висели на подоконниках, валялись в садах, за сараями, у канав, из которых по нескольку раз выскакивали в атаки. На перекрестках, срезанные в упор из пулеметов и ППШ, они лежали особенно густо.
— Н-да! — На рыжем лице летчика снова убавилось веснушек. — С воздуха эти кадрики выглядят не так.
— Как? — спросил он.
Свободной рукой летчик махнул за спину.
— Секунда — и все под крылом, а тут насмотришься, неделю спать не будешь. Как ты не сошел с ума за два года? Или все-таки сошел?
— Брось трепаться! — сказал он. — КП под тем «тигром».
— Тут не треп, — не согласился летчик. — Тут, брат… — Летчик оперся о березу и поджал раненую ногу.
Что он мог сказать этому рыжему парню, который первый раз побывал в рукопашной, а до этого эсэс видел с неба?
— Ты доложись и постарайся отсюда убраться. Там, — он показал через овраг на лес, — кажется, можно пройти. К вечеру ты вообще не сможешь ступить. Пока не раскис, уходи.
Летчик помигал рыжими веками.
— Значит, драп-драп?
Он пожал плечами.
— А какой от тебя теперь толк?
— Ладно, — согласился летчик и помахал ему, как махают из поезда. — Сделай фокус — скройся с глаз. На капэ подумаем. Увидишь медицину, пришли. Пока.
— Пока. Увижу — пришлю. Пока.
Он все-таки хотел сходить к генералу и даже повернул назад, но в погребе был народ. В погреб то и дело спускались офицеры и связные, ходил туда с майором-медиком и тот раненый военфельдшер, которого Батраков приводил к сестре, так что летчик загибал насчет ответственности, но, наверное, летчик имел в виду способ, как вытащить генерала из окружения.
Из погреба офицеры выскакивали озабоченными, и Игорь подумал, что туда лучше пока не соваться, а как-то надо дотянуть до ночи.