Тарасов, пока бежал, тоже кинул обе свои гранаты, но стрелять ему не пришлось — автомат заело, потом рядом с ним вскрикнул Женька, и Тарасов подхватил его, и поволок, и тащил до самой ложбины. Песковой успел расстрелять все три диска, на полдороге автомат стал для него бесполезной тяжелой железкой, и он повесил его на шею и взял в каждую руку по гранате. Он чуть не споткнулся о Мокеича, который упал перед ним. Песковой сунул обе гранаты в карманы, даже не поставив их на предохранители, взвалил Мокеича на спину и, прикрываясь им, перебежал к лощинке и упал в нее недалеко от Кедрова и пленного. Уже из лощины, пока в нее не перебежали Батраков и Бадяга, Кедров и Никольский стреляли из автоматов и расстреляли все патроны.
Немцы подняли сумасшедшую стрельбу, но они лежали в лощине, и пули летели у них над головами. Желтые, зеленые, красные трассирующие пули летели цепочками и стайками, как очень быстрые смертельно ядовитые насекомые, и все, лежа лицом вниз, прижимаясь щекой к мокрой земле, опасливо косились на них, только Мокеич лежал лицом к небу, но он ничего не видел.
Батраков, отдышавшись, негромко крикнул:
— Живы все?
— Меня ранило — сказал Женька.
— Я ранен, — тоже сказал пленный.
— Деда здорово зацепило! — крикнул Песковой.
Тарасов расстегнул на Женьке ремень, распахнул шинель, задрал гимнастерку и рубаху, нашел ощупью рану и, стараясь не поднимать головы, начал бинтовать Женьке бок.
— Крови много идет? — спросил Женька.
— Нет, ты не дергайся.
Кедров переполз к Женьке.
— Ты как, Жень? Куда попало?
— В бок. Жгет там…
— Доползешь?
— Доползу, наверное.
— Тарасов тебе поможет.
— Да я, может, и сам доползу. Только бок жгет.
— Бинт еще надо? — спросли Кедров Тарасова. Тарасов завязал бинт на узел.
— Не надо, — я намотал ему и свой. Возьми его автомат.
Кедров отнял у Женьки автомат.
— Я бы тебе помог, Жень, да фриц — осталось совсем немного, понимаешь? Жалко, если не притащим — столько возились с ним. Он, сволочь, знает много. Видел, как он рванул от меня?
— Нет. У тебя вода есть?
— Нет, шнапс есть — несколько глотков. Дать?
— Нет. Шнапс я не хочу. — Женька повернулся на спину и стал ловить ртом капли дождя. — Ты иди к нему.
— Да пошел он! — вдруг выругался Кедров. — Мы с Тарасычем тебя на плащ-палатку и…
— Он сам дойдет, — оборвал его Тарасов. — Сухо у него там, только шкуру рассекло, щупал я. Иди к фрицу. Если бы попало внутрь, крови было бы не столько.
— Иди, Игорь, иди, — сказал Женька, — Здесь ведь уже ничья земля. Как это по-английски?
— No man's land, — ответил ему Кедров.
— А по-немецки… По-немецки…
По-немецки Женька не знал.
Кедров переполз к пленному, развязал ему руки и ткнул бинт.
— На, перевяжись. Сможешь сам?
— Смогу.
— Куда тебе попало? — спросил Никольский пленного.
— В ногу, сзади. — Немец повернулся на боя и стал стаскивать нижнюю часть комбинезона и брюки. — Выше колена.
— А в зад ему не попало? — спросил Батраков Никольского.
— Нет. Говорит, что не попало.
Батраков угрюмо улыбнулся.
— Жаль. Как Женька? — спросил он Кедрова.
— Вроде ничего. Как Мокеич?
— Плохо, — сказал Никольский. — Без сознания. Из спины так и хлещет. Наверное, в легкие.
Бадяга зарядил пулемет последним магазином и переполз к Песковому.
— Дышит он?
— Дышит. Вернее, хрипит. Потащим на плащ-палатке?
— Да надо бы на плащ-палатке, на спине растрясешь.
Они наощупь зарядили диски, приготовили гранаты, подождали, когда стрельба утихнет, бесшумно вышли из лощины и пошли в ту сторону, где небо уже серело. Они не прошли и четверти часа, как их окликнули из секрета.
— Стой, кто идет?
Этот крик, в котором звучала угроза, показался им очень родным. Никольский ответил:
— Свои! Славяне!
— А ну ложись! Пароль! — крикнули из секрета.
— Черт его знает, какой он у вас! — крикнул в ответ Женька.
— Ложись — стрелять буду! — крикнули из секрета.
— Не настрелялся? — громко спросил Тарасов. — Погоди, настреляешься еще.
— С нами раненые! — крикнул сердито Кедров.
— Вы что, в штаны наложили! — крикнул насмешливо Песковой.
Через некоторое время из секрета им скомандовали:
— Подходи по одному! Оружие за спину!
В ходе сообщения сержант оправдывался перед Песковым:
— Что мы совы, что ли, что видят в темноте? А если бы вы были власовцы, что тогда?